Жертва всесожжения
Шрифт:
Метрдотель держал мой стул. Я махнула ему рукой, что не надо. Это был не феминизм, просто недостаток грациозности. Мне никогда не удавалось придвинуться к столу так, чтобы стул не въехал мне по ногам или чтобы не оказаться так далеко от стола, что потом приходилось подтаскивать стул самой. Так что черт с ним, как-нибудь сама справлюсь.
Жан-Клод смотрел, как я воюю с креслом, улыбался, но не пытался помочь. В этом я его все же переломала. Он грациозно занял свое место. У него франтоватые движения, и он ловок, как кошка. Даже в минуты отдыха ощущалось
Такой он был.
Я покачала головой.
– Что случилось, mа petite?
– Я чувствовала себя Золушкой на балу, пока тебя не увидела. Теперь я как одна из злых сестер.
Он добродушно сказал:
– Ма petite, ты прекрасна и знаешь это. Должен ли я тешить твое тщеславие, повторяя эти слова?
– Я не напрашивалась на комплимент. – Поглядев на него, я снова покачала головой: – Ты сегодня потрясающе выглядишь.
Он улыбнулся, склонив голову набок, волосы упали вперед.
– Merci, та petite.
– А волосы ты развил перманентом? – спросила я. – Выглядят великолепно, – поспешно добавила я, и так оно и было, но все же я надеялась, что это не перманент. Мне нравились его кудри.
– Если бы так, что бы ты сказала?
– Если бы так, мог бы просто ответить «да». А ты меня дразнишь.
– Ты бы горевала, если бы моих кудрей не стало? – спросил он.
– Я бы могла сделать для тебя то же самое.
Он сделал страшные глаза, изображая ужас.
– Только не твою корону, mа petite, mon Dieu [2] ! – Он надо мной смеялся, но я к этому привыкла.
– Ни за что не подумала бы, что ты сможешь втиснуться в такие облегающие штаны.
Он улыбнулся шире:
– А я ни за что не подумал бы, что ты сможешь спрятать пистолет под таким изящным платьем.
– Он себя обнаруживает, только если меня обнять.
– Очень верное замечание.
Подошел официант и спросил, что мы будем пить. Я заказала воду и колу. Жан-Клод отказался. Если бы он мог что-то заказать, то только вино.
2
О боже (фр.)
Он подвинул стул и сел почти рядом со мной. Когда подадут обед, он отсядет обратно, но выбирать блюда – это входило в программу вечернего развлечения. Несколько ужинов ушло у меня, чтобы понять, чего хочет – нет, что нужно Жан-Кдоду. Я была его слугой-человеком. На мне было три его метки. Одним из побочных эффектов второй метки была возможность для Жан-Клода питаться через мое посредство. Так что, если бы мы поехали в долгое морское путешествие, ему не пришлось бы сосать кровь у пассажиров или команды. Какое-то время я бы его прокормила. И еще – он мог ощущать вкус еды, которую я ем.
Впервые почти за четыреста лет он снова мог чувствовать вкус еды. Есть приходилось мне, но он получал от еды наслаждение. Это было тривиально по сравнению с другими вещами, которые давала нам наша связь, но эта, казалось, радует его больше других. Он заказывал еду с детским восторгом и смотрел, как я ем, пробовал вместе со мной. Когда мы при этом бывали наедине, он катался по полу на спине, как кот, прижимая руки ко рту, будто пытаясь всосать малейшие крошки вкуса. Единственное во всем его поведении, что было так умилительно. Он был великолепным, чувственным, но умилительным – редко. Питаясь с ним, я за шесть недель набрала четыре фунта.
Он закинул руку на спинку моего кресла, и мы стали вместе читать меню. Жан-Клод придвинулся настолько близко, что его волосы касались моей щеки. Запах его духов... извините, одеколона, ласкал мне кожу. Хотя если назвать это одеколоном, то «Брют» – просто жидкость от насекомых.
Я отодвинулась от ласки его волос – в основном потому, что, когда он был так близко, я не могла думать ни о чем другом. Может быть, если бы я приняла его приглашение переехать жить к нему в «Цирк Проклятых», этот жар бы ослабел. Но я в рекордное время сняла себе дом посреди пустырей, чтобы не стреляли в моих соседей – из-за этого я и съехала с прежней квартиры. Дом мне не нравился. Я вообще не из домовладельцев. Мне бы квартиру в кондоминиуме, но там, увы, тоже есть соседи.
Кружева Жан-Клода царапали мои почти обнаженные плечи. Он положил руку мне на плечо, гладя пальцами кожу. Его нога коснулась моего бедра, и я поняла, что ни черта не слышу из того, что он говорит. Это меня смущало.
Он перестал говорить и посмотрел на меня, посмотрел с расстояния в несколько дюймов этими необыкновенными глазами.
– Я пытался объяснить тебе свой выбор из меню. Ты что-нибудь слышала?
Я покачала головой:
– Извини.
Он рассмеялся, и этот смех поплыл над моей кожей, как его дыхание, теплый и ласковый. Это был вампирский фокус, но очень простой, и для нас это было прелюдией на публике. Наедине бывало иное.
Он шепнул мне в шею:
– Не надо извиняться, mа petite. Ты знаешь, что мне приятно, когда я действую на тебя... пьяняще.
Он снова рассмеялся, и на этот раз я его оттолкнула.
– Отодвинься на свое место. Ты здесь достаточно давно, чтобы решить, чего ты хочешь.
Он послушно отодвинулся.
– Что я хочу, у меня уже есть, mа petite.
Мне пришлось опустить глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Жар пополз по шее вверх, на лицо, и я не могла его остановить.
– Если ты имеешь в виду, что я хочу на ужин, то это другое дело.
– Ты просто зануда!
– У меня и другие качества есть, – сказал он.
Я думала, что не могу покраснеть сильнее. Я ошибалась.
– Перестань!
– Мне очень нравится, что я могу заставить тебя краснеть. Это просто очаровательно.
Его тон заставил меня улыбнуться против воли.
– Не то на мне платье, чтобы быть в нем очаровательной. Я хотела выглядеть сексуальной и утонченной.