Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…

Маклин Алистер

— Однако вы не попытались применить какой-либо курс лечения. Не так ли, доктор? Вы покинули своего «пациента» и уехали в Европу. Нет, доктор, у вас не было добрых побуждений, скорее наоборот. Вы умышленно сказали ей, что она неизлечимо больна, вы умышленно сказали, что на данной стадии болезни лечение скорее может принести вред, чем пользу. Вы сделали это сознательно, чтобы заставить ее страдать, чтобы отнять у нее всякую надежду. Для того чтобы подтолкнуть ее к самоубийству.

Доктор вздохнул.

— Теперь вы понимаете, — спросил Эллери, — как может человек убить

женщину, находись вдали от нее?

Доктор закрыл лицо руками.

— Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что, несмотря на самоубийство Карен, фактически вы убили ее? Это необычный способ убийства, доктор, это психологическое убийство. Вы просто внушили ей мысль о смерти, но тем не менее это убийство. Такое же, как если бы вы находились тогда не в океане, а в спальне Карен и собственноручно перерезали ей горло.

Доктор Макклур задумался.

— Какой же мотив приписываете вы мне, строя фантастическую, маккиавеллистическую теорию?

— Отнюдь не маккиавеллистическую, — ответил Эллери. — И мотив вполне понятный, человечный и даже заслуживающий одобрения. Вы каким-то образом узнали — в период между приемом у Карен и вашим отъездом в Европу, — что Эстер Лейт Макклур, которую вы много лет назад любили, все эти годы жила в мансарде, над головой вашей невесты… Она была узницей, крайне подавленной, обманутой, обворованной, плоды творчества которой все время присваивались. Возможно, вы даже видели Эстер и разговаривали с ней, но молчали ради Евы. Короче говоря, каким-то образом вы все узнали, и чувство любви к Карен превратилось в злобу, в жажду мести. Вы впервые увидели эту женщину такой, какой она была на самом деле: чудовищем, не заслуживающим того, чтобы жить.

— Против этого пункта, — сказал доктор, — не может быть никаких возражений.

— И когда на борту парохода, — мрачно продолжал Эллери, — вы узнали, что ваша невеста убита, — это было для вас ударом. Вы уезжали в Европу с уверенностью, что Карен лишит себя жизни, но известие о ее убийстве было для вас полнейшей неожиданностью. Вы и не думали о такой возможности. И вы нормально реагировали на это известие, беспокоясь только о Еве. Вы даже допускали возможность, что Ева тоже открыла эту тайну и сама убила Карен. Вы были уверены, что Карен убили, пока я не доказал, что это самоубийство. Вот тогда вы почувствовали на себе клеймо убийцы, поняли, что вы достигли своей цели.

— Можно попросить у вас сигарету? — спросил доктор Макклур.

Эллери молча протянул ему сигарету. Долгое время они сидели молча, как два друга, которые чувствуют такую духовную близость, что разговор становится излишним.

Наконец доктор Макклур произнес:

— Я думаю о том, что сказал бы ваш отец, если бы присутствовал при нашем разговоре.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Поверил бы он в эту историю? Хотел бы я знать! Потому что ведь не существует никаких доказательств! Совершенно никаких!

— Что такое доказательства? — спросил Эллери. — Это только одежда, в которую облекается уже известная нам истина. Все можно доказать, если есть желание поверить.

— Но тем не менее наш суд и кодекс судейской

этики действуют на более осязаемой материальной основе.

— Это верно, — согласился Эллери.

— Что ж, будем считать, что мы провели чудесный литературный вечер, — сказал доктор, — прекратим эту болтовню и пойдем в мой клуб за выпивкой, которую я вам обещал.

Улыбаясь, он встал.

Эллери вздохнул.

— Кажется, мне придется в конце концов выложить на стол все карты.

— Что это значит?

— Извините, пожалуйста.

Эллери встал и пошел в спальню.

Доктор Макклур слегка нахмурился и раздавил в пепельнице сигарету. Эллери вернулся, держа в руках небольшой конверт.

— Полиция ничего не знает об этом письме, — предупредил Эллери. Он подал письмо доктору. Доктор повертел его своими крепкими, длинными пальцами. Это был изящный конверт с орнаментом из розово-желтых хризантем. На конверте аккуратным почерком Карен Лейт было написано только одно слово: «Джону». На обратной стороне конверта — золотая идеографическая японская печать, так хорошо знакомая доктору. Конверт был сбоку вскрыт, и доктор увидел в нем сложенный вдвое листок почтовой бумаги. Конверт был грязный, с пятнами от росы, как будто он долгое время находился на открытом воздухе.

— Я нашел это сегодня днем в водосточном желобе на крыше дома Карен Лейт, — сказал Эллери, внимательно наблюдая за доктором. — Он лежал около половинки ножниц. Он был запечатан, но я вскрыл его. И никому ничего не говорил… до настоящего момента.

— Сойка, — задумчиво проговорил доктор.

— Несомненно. Очевидно, она сделала в комнату два рейса: первый с половинкой ножниц и второй с этим конвертом. Вероятно, золотая печать очаровала воровской глаз этой птицы.

Доктор кивнул и снова повертел в руках конверт.

— Интересно, — пробормотал он, — откуда Карен взяла второй листок бумаги? Я думал, что у нее в спальне не было бумаги, раз она послала за ней Кинумэ…

— О, возможно, у нее оставался один лист бумаги и конверт, — просто ответил Эллери. — Но поскольку она собиралась написать два письма, одно вам и другое Морелю…

— Да.

Доктор положил конверт на столик и повернулся спиной к Эллери.

— К несчастью, — сказал Эллери, — не всегда происходит так, как нам хочется. Если бы не вмешательство этой птицы, все было бы по-другому. В этом конверте — если вы достанете оттуда записку — находятся последние слова Карен Лейт. Она заявляет, что собирается лишить себя жизни, и пишет почему. Она пишет, что рак — диагноз, который установлен вами, — болезнь неизлечимая и единственный выход — самоубийство.

Доктор Макклур пробормотал:

— Ах, вот как вы узнали. А я-то думал, что на долю вашего интеллекта выпала более сложная работа.

— Так вы понимаете, почему мне нужно спросить вашего совета, доктор? Конечно, очень жаль, что я обладаю таким вечно неудовлетворенным, вечно ищущим умом. Мне искренне жаль. Ваше преступление заслуживает лучшей участи, чем быть раскрытым. Я должен просить вашего совета, потому что сам не могу решить, как мне поступить. Решение в ваших руках, доктор.