Жертва

Cовсем продрогнув, Золотинка возвратилась в город и засветло постучала в лавку Чепчуга Яри.

Она застала здесь человек пять Чепчуговых знакомцев и соседей. Однако ж не такие это были приятели, чтобы лекарь пустил их дальше прилавка, туда где на сплошных под самые своды полках различались бока пузатых сосудцев с наклейками. Там же, за прилавком, стоял на скамьях ушат с водой, а рядом грудились навалом склянки. Беспорядок на рабочем столе с весами указывал, что нашествие соседей застало лекаря среди дела.

— Ага, за мазью. Готово, — сказал старый лекарь, щурясь и упираясь в прилавок, чтобы наклониться к Золотинке.

— Нет, дядюшка Чепчуг, я не за мазью, — молвила Золотинка.

В затруднении он подвинул по прилавку горшочек, как бы удивляясь, для чего в таком случае готовил снадобье… Ледащий седой старик с крупным носом и соразмерными носу подслеповато мигающими глазами. Больше на тощем лице лекаря ничего значительного не помещалось, но и этого было довольно: совиные глаза и костлявый нос сообщали Чепчугу Яре вид недобросовестный и зловещий, что нисколько не соответствовало истинной натуре старикана.

Золотинка достаточно хорошо его знала, потому что братья, Поплева и Тучка, хранили в лавке лекаря наиболее ценные или редко необходимые книги; тут у них был свой чулан, выгороженный на чердаке под черепичной кровлей. Ключ от этого чулана лежал у Золотинки в кошельке.

— Нужно попытать счастья, Чепчуг! — сказал с нажимом один из собеседников, он, видно, продолжал какие-то прежние увещевания, остановившись только для того, чтобы оглянуться на вошедшую девушку. — Судьба не простит тебе, если упустишь случай. С дарами судьбы не шутят. — Тут невысокий лысый человек, который это говорил, отобрал у лекаря горшочек с мазью и отставил его подальше. — Счастье ревниво и своевольно, это капризная красавица, счастье не прощает тех, кто по дурости и легкомыслию уклонился от его милостей.

— Но, Лямуд! — кротко возразил Чепчуг, с сожалением поглядывая на отобранный у него горшочек.

Лямуд не принимал возражений; сознавая свой нравственный долг, он оставался непреклонен. Не удавшись ростом — росточка он был скромного, Лямуд обладал внушительной головой — лобастой и умной. Ум его сказывался в самом выражении лица, в уголках опущенных губ, привычно запечатанных скорбной думой. И тем значительней звучал в этих устах горячий упрек!

Да и прочие Чепчуговы товарищи выказывали признаки живейшего возбуждения, от которого Чепчуг впадал в еще большее замешательство.

— Я скажу прямо, тут все свои, — начал другой, — ты заслужил свое счастье. Никто из нас… зависти нисколько не будет, когда тебе улыбнется удача.

— Мы не стали бы равнять себя с лучшим городским лекарем, — пояснил еще один.

— И на том стоять буду! — с вызовом объявил лысый, кого хозяин лавки назвал Лямудом. — Ты, Чепчуг, лучший лекарь Колобжега. Да и в столице — кто этих столичных лекарей щупал? — Лямуд оглянулся за одобрением.

— Это слишком, слишком, — пробормотал Чепчуг, делая осторожную попытку завладеть горшочком.

— Одно слово, что столица.

— Попадешь на лад — хорошо. Не попадешь — тоже ведь головы не снимут.

— Хозяйство на кого я оставлю? — возразил Чепчуг.

Неожиданный довод не был, однако, отвергнут собеседниками, они призадумались и несколько поскучнели. Чепчуг же, вспомнив о хозяйстве, оглянулся на гору посудин рядом с лоханью и крикнул в проем двери между полками:

— Зимка, ты помыла склянки, негодница? А?.. Помыла, я говорю?

На ответ он, похоже, особенно не рассчитывал. Но Золотинка по естественному для нее побуждению, потому уже, что неряшливая гора склянок вызывала в руках зуд и что в лохани стояла чистая теплая вода, а рядом лежала губка — Золотинка прошла за прилавок, чтобы принять на себя обязанности негодницы. Она взялась закатывать рукава.

— Да где подсохло-то, размочи, — ворчливо заметил Чепчуг. Он, верно, не придавал излишнего значения вполне уже обнаружившейся разнице между Зимкой и Золотинкой.

И вернулся на прежнее:

— Послушайте-ка лучше меня, товарищи. Вообще говоря, ведь любой из вас мог бы вылечить княжича не хуже лекаря. Если вообще рассуждать, в общем и целом.

Послышался ропот несогласия, а Золотинка придержала недомытую фаянсовую чашку и прислушалась.

— Давайте подходить научно! — сказал Чепчуг, заметно воодушевляясь.

— Давайте! — тотчас же согласились товарищи.

— Что такое научный подход? — продолжал лекарь, трогая себя за коротко стриженную, сплошь седую макушку. — Что такое научный подход? — повторил он, напрасно взывая к товарищам — оживление сменилось благоразумной и настороженной сдержанностью.

Только высоколобый Лямуд после некоторой заминки решился высказаться от себя:

— Мы слушаем.

А кто-то не менее значительно заметил:

— Зажгите свет!

— Зажгите свет! — загалдели все, потому что в лавке сгустился сумрак, а Чепчуговы приятели почувствовали потребность надлежащим образом осветить вопрос.

— Зимка, свечу! — велел лекарь Золотинке.

Она и не подумала возражать, прекрасно понимая, что не тот это случай, чтобы задерживаться сейчас на пустяковых недоразумениях, и только спросила торопливо:

— А где свеча?

Но свечу Чепчуг уже нашарил, а у кого-то из курильщиков нашелся в кармане полный зажигательный прибор: кремень, кресало и трут. Высекли искру. Свеча наконец затеплилась, в полумраке проступили носы, блестящие, обеспокоенные глаза, щеки, обозначились вздернутые бороды, заломленные мыслью брови.

— Научный подход состоит в том, — заговорил лекарь, возвысив голос, — чтобы исключить из рассмотрения все лишнее, ненужное, не относящееся к делу и недостоверное. Расчистить место от заведомой дребедени и привести в порядок то, что осталось. В данном случае мы должны, прежде всего, исключить врожденный изъян речи. Недуг наследника Юлия, это не врожденный недуг.

— Нет, не врожденный! — воскликнул кто-то с воодушевлением. — Ни в коем случае!

— Далее мы должны исключить волшбу и порчу.