Жесткая посадка
Шрифт:
– Я не думаю, что вам это удастся, герр Шергин. Эпизод с «Капитаном Елистратовым» существует независимо от этого факта так называемой незаконной передачи груза. Но вы, кажется, хотели меня о чём-то спросить?
– Если бы эти люди на самом деле завладели посланием, о котором я сейчас изволю свободно фантазировать? Открыли бы они его, чтобы ознакомиться с его содержимым?
– Вас интересует серебряный конверт, господин Шергин? – прошелестел рядом голос старика, которого Марк Соломонович сначала принял за официанта или администратора. – Я могу успокоить вас прямо сейчас. До этой минуты никто не открывал этого конверта и не знает его точного содержания. Вы можете сами присутствовать при процессе его передачи. Прямо сейчас. Вот здесь. – И он махнул рукой, приглашая своего гостя за бумажный занавес.
Но Шергин не смотрел на ширму. Он глядел в лицо старика.
– Господи! Мотоджиро Акаси!
– Да, именно я. Здравствуйте, Шергин-сан. Вот уж никогда не думал, что доживу до того времени, когда увижу вас лично. Да и не представлял себе вас на наших островах… Ну, разве что кроме как помощником начальника отдела контрразведки Японской социалистической республики Хоккайдо, может быть. Вы же умный человек, никогда не искали первых мест на службе. А я ведь радуюсь, видя вас здесь, рядом со мной. Старые люди – мудрые люди, и они делают глупостей значительно меньше, чем молодые… И то, что ваше правительство не отказалось от услуг всех старых людей, кое о чём свидетельствует… Я – старый человек, и вы уже немолоды, так зачем нам тратить время на всякие фантазии? Премьер-министр находится здесь, в этом здании, и, по праву, я – старейший из ныне живущих сотрудников МИД – должен вручить ему ваш серебряный конверт. Церемония произойдёт в час Свиньи – шестнадцать часов по-вашему. Господин премьер разрешил вам, и только вам, присутствовать на церемонии. Собственно говоря, церемонии как таковой не будет, будет очень скромная встреча, учитывая весьма деликатный характер миссии… Оноши-сан, развлеките, пожалуйста, Шергин-сана – я пока переоденусь согласно уставу. Ведь я – уже пятнадцать лет – скромный деревенский старик, который живёт в бамбуковой хижине на горе Футаками…
Поражённый Шергин опустился на скамеечку.
Оноши был сосредоточенно-суров.
– Мотоджиро Акаси! Сколько же ему сейчас лет?
– Вы знаете, мы все удивляемся. Не меньше ста. Итак, что вы хотели сказать мне о незаконной передаче партии груза камчатского краба с «Усть-Илима» на «Койо Мару»?
– Мне бы хотелось знать, что вы планируете сделать с нашими гражданами, которые оказались в результате… непредвиденных, так скажем, действий на вашей территории? Вы же понимаете, что они не могут просить у вас политического убежища – у них нет для этого абсолютно никаких оснований, а на одного из них в Российской Федерации заведено дело по обвинению в убийстве.
– По обвинению в убийстве? Вы знаете, герр Шергин, вы, европейцы, относительно недавно, ну, скажем, во времена вашей молодости, считали нас, жителей Азии, лицемерными и кровожадными ублюдками, готовыми на любые мерзости ради достижения отдалённых и не очень понятных целей. Но, вы уж извините, мне кажется – мы настоящие котята по сравнению с вами.
– Наверное, если вы имеете в виду меня, то я более семит, нежели европеец. А давайте-ка – в вашем присутствии – я предложу всей «четвёрке» вернуться в Россию? Под личные гарантии неприкосновенности, а?
– Ха! И вы, в вашем возрасте и с вашим жизненным опытом, считаете, что они вам поверят?
– Поверить-то они могут и не поверить. Но, по крайней мере, двое из них могут задуматься.
– Позвольте угадать…
– Да что там угадывать… Чего по-настоящему сейчас не хватает России – это отчаянных людей, способных постоять за себя в одиночку против всего мира.
– И вы всерьёз рассчитываете на их возвращение после того, как четыре недели пытались укокошить их всеми возможными способами? Если бы имели такую возможность, то и атомную бомбу сбросили бы?
– Не скрою, это решило бы обсуждаемую проблему. Тем более что девать эти бомбы всё равно некуда, и они лишены настоящих мишеней. Но поставим вопрос просто – вы дадите мне возможность с ними поговорить?
– Дать возможность вам разговаривать с ними – это де-факто признать у нас наличие этих людей. А ведь мы говорили о них с вами только в сослагательном наклонении. Но если вы сможете предложить им что-то более конкретное несколько позже, через два года, через год, я не исключаю, что смогу донести ваши предложения до их внимания. Собственно говоря, вам пора – на подъём на лифте в кабинет премьера у вас уйдёт полторы минуты, на коридор к Залу памяти – двадцать секунд, на караул и приветствия – ещё тридцать.
Токио, строение 82, Зал памяти
Двери перед Шергиным распахнули четверо солдат в парадной форме, в шлемах и с винтовками с примкнутыми штыками, сразу же по появлению русского гостя взявшими «на караул». Шергин оказался в небольшом зале, где стены из ослепительно-белой рисовой бумаги были натянуты на каркас в виде клетки из тёмного дерева. У тыльной стенки находилось возвышение, где стояла дымящаяся курильница. Шергин не знал, в честь чего и какие курятся здесь благовония. Всё его внимание было поглощено одной сценой.
Посреди зала, в чёрном строгом костюме стоял человек, которого весь мир знал как премьер-министра Японских островов. К нему нетвёрдой, ковыляющей походкой приближался Акаси, держа на весу тяжёлый металлический прямоугольник серого цвета. Не дойдя трёх шагов до премьер-министра, Акаси остановился. Сбоку выступил важный пожилой церемониймейстер в расшитом мундире революции Мэйдзи и выкрикнул:
– Личное послание от Главнокомандующего Иосифа Сталина премьер-министру Его Императорского Величества Хидэки Тодзе!
И Шергин понял, что за дым наполняет комнату, поднимаясь с алтаря.
Этот дым становился призраками давно ушедших героев: Иосифа Сталина, растерянного неожиданным натиском немцев, рвущихся захватить город на Волге, названный его именем; Адольфа Гитлера, уверенного, что через четыре недели – максимум месяц он поставит на колени неуступчивого восточного колосса; Хидэки Тодзе – человека, взявшего ответственность за самоубийство нации, которая бросила вызов крупнейшей индустриальной империи мира; министра Риббентропа, заключившего пакт о ненападении между Россией и Германией; Хироши Ошимы, посла Японии в Германии, которому первому пришла в голову мысль о прекращении русско-немецкой бойни; Натаоке Сато – посла Империи в Москве, убедившего русских начать переговоры; Мориты Моришимы – главы всей разведывательной службы в Западной Европе, представившего неопровержимые доказательства того, что во взаимной войне Россия и Германия погубят друг друга, открывая дорогу союзу англо-саксонских государств… и был в этой комнате ещё один человек, Канджи Ишивара, невысокий сутулый мужчина в помятой форме и очках, принявший тогда, на военном аэродроме под Москвой, дюралевый чемоданчик с наручником от самого наркома Молотова.
Один за другим они становились рядом – Тодзе, Ошима и Моришима – возле Акаси, Сталин, Молотов, Литвинов – подле Шергина, и в глубине зала отдельно выстроились кровные враги – на деле – двойники последних – Риббентроп, Борман и сам Адольф Гитлер.
Выждав полминуты, важный старик повторил:
– Личное послание от Главнокомандующего Иосифа Сталина премьер-министру Его Императорского Величества Масаюки Тами!
После небольшого перерыва он повторил снова, пригласив теперь получить письмо канцлера Сигэмицу.