Жестокая гвардия неба
Шрифт:
За последние десять тысяч лет не было еще таких грандиозных изменений. Два градуса в глобальном масштабе означали рост количества климатических аномалий, затопление обширных территорий, увеличение числа наводнений и ураганов, увеличение количества жертв и разрушение того равновесия в природной экосистеме, что складывалось на протяжении веков.
Обо всем этом Лафардж знал лучше других. Его поражала позиция чиновников, ведь такой вывод был официально обозначен, как «запланированное изменение»! Будто все под контролем. Мы произвели снижение на столько-то процентов, получили рост температуры на полтора градуса.
Если не решающее, то значимое слово на предстоящей ассамблее должно было прозвучать со стороны Контрольной группы. Кьюзак и Томпсон уже знали, как преподнесут те или иные цифры, а вот Лафардж… На этот раз сделать сложное простым у него не получилось.
– Скажи на милость, почему ты так нервничал во время встречи?
Вопрос, заданный Кьюзаком посреди болтовни о прошедшем ночном перелете, прозвучал будто вскользь.
Вот только Лафардж, до сих пор хранивший молчание, подчиняясь внезапному порыву, отреагировал чересчур бурно. Он просто смел со стола три чашки. Кувыркаясь вместе с блюдцами, оставляя вдоль траектории полета кофейную дорожку, чашки разбились о стену. Все три. Кьюзак и Томпсон мгновенно отпрянули от Лафарджа, словно от чумного. Такой реакции они не ожидали.
Чашки разбились, издав фарфоровый вскрик. По счастью, других посетителей не было. Часы недавно отсчитали шесть утра. По этой же причине зевающий бармен, подавший кофе, удалился в помещение позади стойки.
– Если что будет нужно, вот звонок…
Профессиональная привычка реагировать на звуки бьющейся посуды подняла его лучше всякого звонка.
– Еще кофе для джентльменов? – с невозмутимостью истинного кокни поинтересовался он, ничуть не сомневаясь, что произошедшее – только случайность.
Увы, случайностью это не было. Теперь мысли Лафарджа догнали необузданный порыв, и он готов был повторить номер на бис, представься прямо сейчас такая возможность.
– Я до сих пор ощущаю себя шлюхой, которую решили попользовать на всякий лад. А вы, значит, называете это встречей?
– Лафардж! К чему такие слова? – с наигранным удивлением произнес Кьюзак.
Он уже отошел от первого шока. Его взгляд из испытующе любопытного стал жестким, резко контрастируя с тоном сказанного.
В то время как Томпсон отправился к бармену, расплачиваться за разбитую посуду, Кьюзак осуждающе качал головой.
– У нас и прежде бывали подобные встречи. И вам как-то удавалось сначала разобраться во всем, а потом уже делать выводы.
Томпсон, красный как вареный рак, вернулся к столику, потирая лоб платком.
– Ну и напугали вы меня. Надо хотя бы предупреждать…
– Предупреждать? А не этого же самого ждут от нас на ближайшей ассамблее? – Лафардж развернулся на стуле, ткнув пальцем в сторону Кьюзака: – У нас. Никогда. Не было. Подобных. Встреч! – раздельно и весомо сказал он, будто рубил фразу ножом.
Наступило молчание. Томпсон повел плечами, все еще оглядываясь, не проявляет ли бармен излишнего любопытства? Ученый оставался сидеть вполоборота, с обвиняющим вытянутым указательным пальцем. А взгляд Кьюзака стал еще жестче. Теперь он прожигал этим взглядом профессора насквозь. Жест против взгляда. Такой раскол был страшнее всех разбитых чашек Лондона.
– Вам не кажется, профессор, что вы перешли некоторую границу, после чего…
– Должен уйти из Контрольной группы? Вы это хотите сказать? Я готов. Только вы перешли все остальные границы. И в заявлении об уходе я найду что сообщить по этому поводу.
– Ну вот… – совсем сник Томпсон и принялся массировать висок, – всего две недели до ассамблеи, а наш корабль готов пойти на дно.
– Уже утонул! Я жалею только об одном: что все это время был с вами!
– Послушайте, Лафардж! Вам не понравились предложения мистера Айронсайда? Ваше право. Но сейчас вы переходите на личности, а оскорбление…
– Ага! Вы успели получить какие-то предложения?
– Да идите вы к черту! – вконец разозлился Кьюзак. – Считайте, ваше заявление вместе с моим рапортом уже лежат в секретариате!
– Без проблем!
Со стороны Гайд-парка, с Выставочного бульвара, пробивались первые гудки авто. Скоро их звук станет громче, и квартал аристократов придет в движение. Откроются двери музеев, лимузины будут сигналить возле аукциона «Кристи». Но еще громче может оказаться скандал, связанный с некоторыми аспектами деятельности Контрольной группы, подумалось Кьюзаку, и он решил сменить тактику.
– Ну, хорошо. Допустим, вы сообщите в секретариат, что в Нью-Йорке имела место встреча нашей группы с представителем весьма темного инвестиционного траста, некоторые его участники даже фигурируют в списках Интерпола. Дальше что? Неужели вы думаете, что если бы мы, – он бросил взгляд на Томпсона, – если бы мы решили поступиться интересами группы, то стали бы брать вас на эту встречу? В услугах консультанта по науке, как вы поняли, мы не очень-то нуждались. Это первое.
Лафардж пытался прервать речь Кьюзака, но тот пресек его попытку.
– Второе! Колебания биржевых котировок и давление Организации на инвестиционные фонды, в том объеме, в котором они запланированы, приведут к хаосу. К настоящему, а не мифическому, которого боитесь вы. Ах да! Вы же не сильны во всех этих биржевых штуках! Как и я не силен в вашей метеорологии.
Снова попытка прервать эту речь, и снова неудачная.
– Наконец, третье. Вы! Не я и не он… Только вы! – Хотя слова были обращены к Лафарджу, взгляд его сейчас сверлил Томпсона, которого Кьюзак привязывал к себе, одновременно напоминая, что они плывут в одной лодке. И Томпсон принялся кивать в такт словам Кьюзака. – Вы и ваш страх, профессор, вот что может оказаться опасным! И знаете, что я скажу? Я даже рад, что страх вырвался из вашего сердца! А если бы это произошло за день, за час до подачи доклада?
– Все биржевые обвалы полная ерунда по сравнению с тем, что может произойти. И вообще, я поражаюсь, как это надувательство еще не надоело миру? Стоило в Интернете появиться заметке какого-то шутника о том, что взорван Белый дом в США, мировые биржи тут же снизили котировки всех акций на один процент. Вот так, будто дети в песочнице, у нас играются с миллионами и миллиардами! Глупость под видом необходимости! Крах на бирже – это еще не крах всего человечества!
– Снова патетика! – парировал Кьюзак. – Вы, наверное, просто утомлены ночным перелетом.