Жестокая нежность 2
Шрифт:
Обожаю это ощущение, когда только слышишь шорохи. Не знаешь, в какой момент он прикоснется, что станет делать, причем намеренно оттягивает время, а невозможность пошевелиться вызывает волнительный трепет, усиливая возбуждение — вся такая беззащитная и доступная… Для него, конечно.
— Ты сжимаешь бедра… — хрипло говорит, раздвигая мои ноги. Капает маслом на тело, заставляя содрогаться от этого.
— Томишь ожиданием…
— Разбирался со своим неприглядным видом…
— И как, получилось? — чувствую: благоухает
— Надеюсь, да… — он размазывает по коже масло, уделяя внимание чувствительной груди. Потом кладет ноги себе на плечи, массирует пяточки, пальчики — покусывает и посасывает их.
Меня уже трясет от нетерпения.
— Пожалуйста…
— Нет, дай насладиться тобой, — его голос вибрирует и отзывается во мне единственным желанием — ощутить внутри немедленно.
— Ян… — буквально умоляю.
— Вот так хочешь, — резко проникает и тут же покидает мое тело.
Этим жестом только сильнее распалил.
Он продолжает оттягивать самый приятный момент. Наклоняется и целует, так долго, страстно, жадно… Трусь об него — возбужденная плоть пульсирует от моих движений.
— Прошу…
— Скажи, что любишь, — требует, не просит.
— Люблю, — отвечаю, находясь на грани от избытка эмоций.
— Скажи, что моя.
— Твоя… — не могу ждать.
Ян спустился к груди, и теперь терзает ее, сжимая и теребя набухшие соски. Большим пальцем водит по моим губам, потом засовывает его в рот, заставляя сосать. И медленно входит. Замирает. А в следующую секунду ритмично вколачивается…
***
Мы расслаблялись в ванне после насыщенных двух часов. Я лежала на его груди, не желая разрывать наше единение.
— Ты такая маленькая, — теснее прижимает к себе, скрывая в могучих объятиях. — До сих пор не забуду тот момент, когда лег к тебе в кровать, а ты сопротивлялась и стеснялась, хотя просто собирался спать рядом и не более. Но уже тогда знал: будешь моей. Обнимая твою хрупкую фигурку, ощутил — такой желанной и родной.
— Ого! Вот это новости. Первый раз слышу, — приподнимаюсь, чтобы взглянуть в глаза.
Да, я тоже помню… Отец умер, и Ян привез к себе в квартиру для смены обстановки, чтобы не впадала в уныние. А приснившийся кошмар подтолкнул оказаться в одной постели в ту ночь…
— Мы не часто с тобой говорили о том, как все начиналось…
— Больше строили планы на будущее, — подтверждаю его слова.
— Влюбился в тебя, когда увидел в подсобке клуба заплаканные по моей вине глаза, а свет, который ты излучаешь, словно магнит — попался мгновенно. Этот факт разозлил тогда, привык жить без чувств, не хотел ничего менять, гнал прочь навязчивые мысли и понимал, не смогу…
— Почему сейчас решил рассказать? — прикасаюсь к его лицу.
Я никогда не спрашивала такие подробности. Было достаточно признания, что уже само по себе стало откровением.
— Не бери в голову…
— Ян? — вот чувствую, стоит за этим что-то другое.
— Опять поругаемся.
— Может, если будем слышать друг друга, то избежим неприятностей?
— Хорошо… — выдыхает. — На фоне последних событий вспомнил, как бил того парня, за грязные мыслишки в отношении тебя и то, что он хотел покуситься на чужое.
— Мы же еще не встречались…
— Да, но своей окрестил.
— Ты жуткий собственник, — от моих слов муж нахмурился, целую упрямые губы и продолжаю: — Мне это нравится.
Хотела вылезти. Не позволил.
— Иди ко мне, — сжимает затылок, впиваясь требовательным поцелуем.
***
Я рада, что наши разногласия быстро решились. Не спрашивала, разбирался ли Ян с Артемом, и какими способами, но тот не давал о себе знать, Таня тоже не объявлялась.
И почти расслабилась, забыв о бывших однокурсниках, пока не поступил неожиданный звонок.
— Алло, — отвечаю, и как-то не по себе становится от плохого предчувствия, словно горячей водой окатили.
— Тина Александровна Мацейчук? — раздался в телефоне официальный тон.
— Да… а… вы…
— Ваш муж задержан по подозрению в организации нападения на Артема Тарасова с целью причинения физических увечий.
— Что?! — слышу и не верю.
Вот, почему не могу дозвониться до него целый час.
— Гражданин Тарасов находится в коме, но его жена дала показания, что Ян Мацейчук угрожал ему расправой.
— Что вы такое говорите? Нет, нет, нет, этого не может быть!
— Факты — есть факты, — сухо произносит.
— Подождите, я могу увидеть мужа? И у нас есть семейный адвокат, — мой голос срывается от слез.
— Встречу разрешаю. Вызывайте адвоката.
Мне назвали адрес, куда подъехать.
Отключаюсь. Сразу звоню Филиппу Абрамовичу, юристу, он сказал: разберется, уладит все вопросы, и тоже уже выезжает.
«Ян, ну, как так?!» — не верю, все равно не верю, на него это не похоже, он не такой жестокий человек. Да, имеет взрывной характер, мог разобраться по-мужски, ударить пару раз для убедительности, но чтобы отправить на больничную койку, избив до полусмерти, организовав нападение — нет, точно нет. И объяснять умеет доступно, что всякое желание отпадает лезть, куда не просят.
А как дома объяснить? Если его закроют до выяснения обстоятельств. Подобная информация не пройдет бесследно для Виолетты Павловны, она будет переживать за сына — и это с ее давлением… Что же делать?
Пока еду, слезы не перестают течь — застилают пеленой перед глазами и все расплывается. Каким-то чудом доезжаю, никуда не врезавшись.
Получив пропуск, нахожу нужный кабинет. И без стука вхожу. Яна тут нет.
— Вам чего? — мужчина встает из-за стола.
— Здравствуйте. Я Мацейчук.