Жестокая охота
Шрифт:
— Дык, это, куды ж я пойду? Без пачпорта. И денег нет.
— Куды, куды! — передразнил его толстяк. — Д-дите малое… В милицию, пусть новый паспорт дадут. А что справку потерял — невелика беда. Новую в к-колонии выпишут.
— Не, в колонию не пойду! — испугался Михлюшка. — Ни в жисть! Там строго насчет этого… В зону? Не! — Он беспомощно замахал руками, словно отгоняя неожиданно явившийся перед ним страшный призрак.
— Д-дурак! На кой ляд ты им теперь нужен? Срок отсидел? Отсидел. Амнистия тебе вышла? Вышла. Никто не имеет права вернуть тебя обратно. Подумаешь — справка. Напишешь
— Чего боишься, чудак? — лениво потянулась Дарья. — Дальше Колымы все равно не пошлют. Некуда дальше. Разве что в Сочи… Он дело говорит, — кивнула на толстяка. — Получишь паспорт — и к жене под крылышко. Ты мужик еще справный, любую бабу заездишь, — игриво подмигнула.
— Не поеду домой. Кому я там нужен? Жена… — Голос у Михлюшки дрогнул. — Жена уже седьмой год замужем за другим.
— А сын? — Толстяк потянул с ящика последний огрызок хлеба и принялся жадно жевать. — М-м… Он тебе письма писал? Т-ты сам говорил. К себе звал? Звал. Вот и… дуй к нему.
— Что ты? — испуганно захлопал светлыми ресницами Михлюшка, — не могу к сыну. Он меня не таким помнит… Потому и на письма… не отвечаю… — Он низко опустил голову и зашмыгал носом.
— Эх! — Толстяк вскочил на ноги, перебежал к Михлюшке, склонился над ним, жестикулируя. — Чучело ты! Ну виноват был — человека спьяну машиной задавил. Так ведь прошлого н-не вернешь. Вину свою искупил. А жена что — живой человек. Ей жить нужно было по-человечески. М-мальца кормить. И всякое п-прочее… Боге ней! Но сын… Да если бы у меня был сын!.. Писал чтобы… звал к себе… — Он судорожно сглотнул слюну и медленно побрел на свое место. — Сын…
— Может, и вправду, поехать? А? — не поднимая головы, тихо спросил Михлюшка. — До осени доживу, стребую документ, продам кур… И поеду… Денег подсоберу…
— Держи карман шире, — покривила тонкие губы Дарья. — Чего захотел — полсотни кур у своего мироеда оттяпать. Так он их и отдаст, этот кровопивец. Ох, дурень ты, дурень… Думаешь, он тебя при себе держит да все обещает помочь документы новые выправить от доброты душевной, от щедрости большой? Как бы не так! Ему на материке “вышка” светила… Повезло, открутился как-то. А теперь гоголем ходит перед теми, кто не знает, что он за птица. Корчит из себя заслуженного: “Мы строили, мы поднимали…” Гад!
Дарья добавила еще кое-что позаковыристей и надолго умолкла. Молчали и остальные. Тихо плескалась река в берегах, шелестел лозняк, назойливо зудели комары.
Осень пришла злая, морозная. Мела колючая поземка, хмурое, низкое небо сеяло на тайгу и городок ледяную крупу. Река утихомирила свой быстрый бег, затаилась по заводям, покрылась пока еще тонким и хрупким “салом”, из которого волны строили на отмелях ледяные города. Промывку золотоносных песков в верховье уже закончили, и теперь грязно-рыжая речная гладь в радужных мазутно-бензиновых разводах просветлела, очистилась до первозданной студеной черноты, сквозь которую, как ни странно, ясно виднелось дно, усеянное серыми окатышами и мелкой разноцветной галькой.
Был обычный субботний вечер с короткими осенними сумерками. Запах горящей живицы витал вместе с белесым дымом из печных труб над новыми добротными домами и бараками, которые сгорбатила и вогнала в землю почти по окна коварная вечная мерзлота. Михлюшка сидел за столом, грубо сколоченным из неструганных досок, в своем, “жилом”, закутке хлева и писал заявление начальнику райотдела милиции.
Остаток лета и весь сентябрь он провел в почти полной трезвости и лихорадочной подготовке к дальней дороге. Даже сумел скопить малую толику денег. Свой основной капитал, полсотни кур, обещанных ему хозяином, все это время он холил с таким рвением и прилежанием, что хозяйка диву давалась. А потому грызла его меньше обычного.
По ночам Михлюшке теперь снились приятные сны, нередко цветные, чему он немало дивился, — такое случалось с ним только в детстве. Поутру он долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить волнующие видения, которые посещали его ночью, но перед глазами клубился только разноцветный дым и кружили мерцающие всполохи, похожие на новогодний фейерверк.
Сегодня Михлюшка наконец продал своих кур. Покупатель нашелся солидный, оптовый, не поскупился, и теперь Михлюшка с забытым сладостным чувством то и дело прикасался рукой к карману телогрейки, где хранились завязанные в узелок деньги.
И все же тревожно было у него на душе. Дело в том, что кур он продал, когда хозяева отправились навестить знакомых. С того памятного для Михлюшки дня, когда хозяин пообещал ему за труды полсотни кур, прошло немало времени. Больше к этому разговору они не возвращались, и теперь Михлюшка, который за три года достаточно хорошо изучил изменчивый нрав своего хозяина, с трепетом ждал объяснений.
“Что ему эти деньги? — думал он, в который раз пощупав заветный узелок. — Так, копейки, а я заработал. Сено косил — раз, крышу дома перекрыл — два… — принялся загибать пальцы. — Конечно, заработал…” — И, успокоенный, снова принялся за заявление.
"…Обесчаю быть передовиком производства и строить коммунизм”, — добавил он в конце прочувствованно, вспомнив выцветший лозунг над дверью автомастерской в зоне.
“Работенка… Легче поленницу дров наколоть. — И, аккуратно свернув листок вчетверо, Михлюшка сунул его во внутренний карман ватника. — Все. Пьем чай — и…”
— Дебет-кредит сводишь?
Михлюшка от неожиданности едва не свалился со скамьи — хозяин, как всегда, появился внезапно, словно из-под земли вырос. Несмотря на преклонные годы и тяжеловесную фигуру, он ходил споро и бесшумно, как рысь в поисках добычи.
— Не… — Михлюшка поторопился встать.
— И что же ты там накалякал, раб божий Михаил? — Хозяин поднял тетрадный листок, прочитал его.
— Так… — протянул он и подошел к Михлюшке вплотную. — Паспорт, значит, понадобился. Коготочки точишь, на материк собрался… сволочь… — вдруг зашипел змеем и дохнул на Михлюшку водочным перегаром.
— Это… ну, в общем, того… — обомлел Михлюшка под тяжелым ненавидящим взглядом.
— Молчи, недоносок, пока я говорю. — Квадратное лицо хозяина с косым шрамом на правой щеке почернело. — Паспорт ему нужен… Ну как же — каждый гражданин Совдепии должен иметь “ксиву”, чтобы не перепутали его с кем другим. Но про то ладно… Твое дело. А теперь скажи мне вот что — зачем моих кур продал?