Жестокая охота
Шрифт:
— Благодарю, господин генерал.
— Но! — генерал Фриснер поднял вверх указательный палец правой руки. — В этом и заключается твой промах.
— Мой промах? — переспросил удивленный Дитрих.
— Да. Впрочем, это беда не столько твоя, сколько генерал-полковника Шернера.
Полковник Дитрих, высокий и довольно крепкий для своих лет, нахмурился.
— Не понимаю, о чем идет речь.
— Да, Рудольф, ты, пожалуй, впервые не понял мою мысль. Стареем, стареем…
Генерал Фриснер сел за стол, придвинул к себе стопку чистой бумаги и карандашницу.
— Садись,
4. ПОГОНЯ
Берег вынырнул из темноты неожиданно. На узком каменном выступе Маркелова уже ждали: подхватили под руки и помогли забраться наверх. Одевались быстро и без слов; Пригода и Кучмин с автоматами наготове охраняли остальных.
Вниз по течению шли около получаса, пока Пригода, который был впереди, не заметил узкую расщелину.
Первым полез Ласкин. За ним Татарчук, для страховки.
Время тянулось мучительно медленно, Маркелов с тревогой поглядывал на восток, где уже появилась светло-серая полоска утренней зари. Наконец прозвучал условный сигнал, и разведчики начали по очереди втискиваться между шершавыми стенками расщелины…
На верху обрыва дул легкий ветерок. Когда Маркелов присоединился к разведчикам, Степан Кучмин уже ловко орудовал ножницами, прогрызая проход в проволочных заграждениях.
— Понатыкал фашист недобитый аж в три ряда, — зло шептал он Ласкину, который помогал ему, придерживая обрезанные концы “колючки”. — Да еще и запутал. Думает застрянем… Стоп!
Кучмин замер, Ласкин, который уже не раз помогал Степану в подобных случаях, тоже последовал его примеру. “Мина!” — подумал Ласкин, цепенея от неожиданного страха: по натуре человек не робкого десятка, мин он боялся панически.
— Сигнальная проволока, — шепнул ему Кучмин.
Страх прошел, но от этого легче не стало: Ласкин знал, что эта проклятая “сигналка” — туго натянутая проволока с понавешанными на ней пустыми консервными банками, металлическими пластинками и даже крохотными рыбацкими звонками — преграда почти непреодолимая. Достаточно рукам чуть-чуть дрогнуть — и ты уже кандидат в покойники: дребезжали банки-жестянки, тренькали звонки и вслед за ними вступали в дело пулеметы, которые свой сектор обстрела прочесывали с истинно немецким прилежанием и методичностью.
— Что будем делать, Степа? — спросил Ласкин.
— Передай, пусть приготовятся. Режь…
Уперев локти в землю, Кучмин намертво зажал в ладонях коварную проволоку. “Удержать, удержать во что бы то ни стало…” — от страшного напряжения заломило в висках.
— Давай… — не шепнул — выдохнул Ласкину.
Ножницы мягко щелкнули. Невесомая до этого проволока вдруг налилась тяжестью и потянула руки в стороны; медленно, по миллиметру, Кучмин стал разводить их, постепенно опуская обрезанные концы вниз; у самой земли один конец перехватил Ласкин.
— Степа, наша взяла! — радостно шептал на ухо Кучмину.
А тот лежал обессилевший и безмолвный, все еще не веря в удачу.
— Последний ряд остался, Степа…
— Погоди чуток, — наконец промолвил Кучмин, с трудом отрывая занемевшие руки от земли.
Измазанные ржавчиной ладони были в крови, которая сочилась из-под ногтей…
Утро выдалось туманным, сырым; где-то вдалеке шла гроза, и сильный ветер, прилетевший с рассветом, зло трепал верхушки деревьев, рассыпая по земле редкие дождинки. Первый привал разведчики устроили в полуразваленной мазанке; дикий виноград оплел ее саманные стены и через проломы в сгнившей соломенной крыше протянул свои гибкие плети внутрь. Вокруг мазанки раскинулся старый заброшенный сад, заросший кустарником и травой по пояс.
— Кучмин, время… — посмотрел на часы Маркелов;
Степан принялся настраивать рацию.
Пригода расположился на широкой лежанке и, постелив полотенце, начал торопливо выкладывать из вещмешка съестные припасы.
— Петро в своей стихии, — и здесь не удержался Татарчук, чтобы не позубоскалить.
— А як нэ хочешь, то твое дило, — Пригода, который было протянул старшине его порцию, сунул ее обратно в вещмешок.
— Э-э, Петро! Ты что, шуток не понимаешь?
— От и жуй свои шуткы, — Пригода сделал обиженное лицо и отвернулся от Татарчука.
— Петро, я как старший по званию приказываю выдать мне паек!
— Нэма правды на цьому свити, — ворчал Петро, хитро поглядывая на Татарчука, который уписывал за обе щеки тушенку. — Як начальных, то йому всэ можна. А що — Пэтро стерпить…
Кучмин и Ласкин, посмеиваясь над обоими, тем временем заканчивали завтракать. Старший лейтенант уточнял по карте маршрут, сверяясь с компасом; на душе было легко и радостно — первый и, пожалуй, самый опасный этап поиска позади, на связь вышли вовремя.
Вдруг Ласкин вскочил и выбежал наружу. За ним поспешил и Пригода; Маркелов, старшина и Кучмин приготовили оружие.
— Что там? — вполголоса встревоженно спросил старший лейтенант.
— Собаки, командир… — Ласкин, вытянув шею, медленно ворочал головой.
Теперь уже все услышали приглушенный расстоянием Собачий лай, который приближался со стороны Днестра.
— Идут по следу, — Ласкин вздохнул и вопрошающе посмотрел на Маркелова.
— Эх, махорочки бы им, да покрепче. — Татарчук вытащил из кармана вышитый гладью кисет, задумчиво взвесил на руке и сунул обратно. — Но им тут и ящика не хватит, оравой прут.
— Все, уходим! — приказал Маркелов.
Через минуту мазанка опустела. Примятая сапогами трава постепенно выпрямлялась; где-то встревоженно прокричала сорока и тут же смолкла…
— Не могу, командир… — Татарчук со стоном опустился на землю. — Спина, будь она неладна… Память о сорок первом…
Старшина, серея лицом, закрыл глаза… Разведчики, потные, запыхавшиеся — бежали уже около получаса — столпились вокруг.
— Аптечку! — Маркелов упал на колени возле старшины, пощупал пульс. — Быстрее!