Жестокие цинковые мелодии
Шрифт:
— Всякий, кто объявляет себя Слави Дуралейником — самозванец.
Ты так считаешь? Думаешь, он на самом деле сгинул? Он же народный герой. Любимый злодей. Тот, кто отнимает у всех, а отдает только себе любимому, но бедные и слабые видят в нем своего защитника от богатых и сильных.
— У Дина избыточно развитое воображение. Не поверю в это, пока собственными глазами не увижу, что бы там ни говорили. И как это связано с нашими нынешними делами?
Никак. Как ты верно заметил, это просто новость,
Похоже, не только женщины, но и целые слои общества любят порой нехороших мальчиков.
49
День клонился к вечеру. Несмотря на холод, с неба не падало ничего — ни жидкого, ни крупы, ни хлопьев. Люди высыпали на улицу веселиться без опаски. Возбужденная молодежь устраивала гонки на трехколесниках. Не раз и не два мне попадались эти зловещие персонажи, державшие себя так, будто улица принадлежит им, и только им.
Их безмятежность объяснялась просто. Куда бы вы ни бросили взгляд, он обязательно упирался в парней в голубой форме и красной фуражке. И откуда, скажите, у полковника Тупа берутся деньги на такую ораву?
Хотя, если подумать, королевство просто тратило на охрану порядка те немеренные бабки, которые раньше уходили на войну. Ну, или могло тратить, будь у него такое желание. Будучи прожженным циником, я не мог себе представить, чтобы кому-либо из августейшей семьи нашлось до этого дело.
Кроме, разумеется, принца Руперта.
Принц — птица особой породы. Поклонник Дина Релвея в высших сферах.
За мной снова шли. Не так много, как вчера. Наверное, решили, что я вряд ли выкину что-нибудь, заслуживающее интереса.
Я тоже на это надеялся. Я почти насытился приключениями.
Я застал Плоскомордого, расхаживавшего вокруг «Мира» в возбужденном состоянии. Работа на стройке понемногу возобновлялась. Бригада кровельщиков до сих пор копошилась на крыше.
Гилби воспользовался моим советом насчет угрозы увольнений.
Тарп буквально пыхал кипятком.
— Черт тебя побери, Гаррет! Во что ты меня втянул?
— Пардон? — не понял я и тут же выпучил глаза. — Это еще, черт возьми, что такое?
То есть я, конечно, знал, что такое «это» — я все-таки не слепой. Это была летучая громовая ящерица. В лесах Каренты таких полно. С дюжину видов. Но здесь, в городе, они, как правило, мелкие и охотятся на голубей. И в холодное время года их не видно.
Размах крыльев у той твари, что только что поймала на крыше жука размером с кошку, достигал футов десять. Кровельщики восприняли это зрелище как знак свыше и побросали работу.
— И такая дребедень, — возмущался Тарп, — целый день. Не говоря о толпящихся внутри призраках и этой чертовой музыке. Двое самых крутых моих парней уволились. Не можем, говорят, больше — и все тут. А те, что остались, в дом заходить отказываются. Во что ты меня втравил, Гаррет?
— Ты искал работу.
— Да, но…
— Я не понимаю, что здесь творится. Затем мы и здесь — понять и прекратить. Впрочем, в утешение тебе могу сказать: до сих пор пострадал
— Угу. Спасибо, утешил. Кстати, плотники говорят, сейчас все куда как страшнее, чем было, пока они не ушли.
— И что сегодня происходило?
— Тебе мало того, что я тебе перечислил?
— Да. Просто впечатляющих картинок мне мало.
В небе над нами проплыла еще пара летучих ящериц.
— Ну, на работу вышли несколько человек. Восемь, говоря точнее. Двое пытались работать в доме. Четверо поднялись на крышу. Один начал красить стену вон у того входа. Последний ходил и покрикивал на остальных. Ну прямо как я с этой чертовой работой. Мне тоже приходится всех подгонять. Короче, он сказал, что завтра их больше придет. И что он будет очень благодарен, если кто-нибудьсделает что-нибудьс этими чертовыми жуками.
Летучие твари тем временем спикировали на крышу и через пару секунд улетели прочь, держа в лапах по огромному трепыхающемуся жуку.
— Похоже, проблема разрешается сама собой, — заметил я.
— А знаешь, — ответствовал Плоскомордый, — мне близка точка зрения этого их десятника.
Надо сказать, подобные фразы я от Тарпа слышать не привык.
— От кого это ты такого нахватался?
— Чего?
— Того, что сказал только что.
— Насчет точки зрения? Тут один старикан заглядывал нынче днем. Билл как-то там. Сказал, он тоже на тебя работает. И сказал, что, типа, понимает, почему десятник все хнычет насчет этих жуков.
Билл, да? Что, интересно, он задумал? Извлечь выгоду из ситуации, это точно. Как поступил бы на его месте любой настоящий карентинец. Это у них в крови.
— Скажи, где сейчас Торнада? У Старых Костей к ней дело.
Тарп разом исполнился подозрительности.
— Я возражал, — пояснил я, — но Покойник не желает меня слушать. Сказал только, что у него есть какая-то работа, для которой Торнада подходит идеально.
— Она вон там. Шатается без дела. Хотя под ногами почти не мешается, поскольку ей за это не платили. И Прилипала тоже всю дорогу ныл. Он ведь хрупкий. Он не любит, когда холодно. И он не может работать над новой пьесой, пока он здесь. — Тарп ухмыльнулся. Упаси вас боги от этого зрелища. Я до сих пор не понимаю, почему его зубы не прогнили еще окончательно, до основания. Он подергал меня за рукав пальто. — Теперь понимаю, почему тебе больше не холодно.
— А все спасибо Тинни. Куда идти, туда?
Он неопределенно хмыкнул.
— Сейчас вернусь.
50
Торнаду я нашел в нише футах в пятидесяти от входа; она сидела там с Йоном Сальвейшном и курила трубку.
— О боги, женщина! Что это ты сжигаешь в этой своей штуке?
Она передала трубку своему биографу.
— Что случилось, Гэ?
— Гэ?
— Или как тебя там. Клево бежал. Об чем базар? — Должно быть, подцепила где-то модный жаргон.