Жестокие намерения

Кент Кора

Я начинаю отвечать, но Кей обрывает меня и проносится мимо.

— И еще, иди нахуй. — Дверь в палату открывается, а затем с грохотом захлопывается за ней, пробуждая Малкольма ото сна.

Его глаза распахиваются, и он быстро осматривает окружающую обстановку, холодно устремляя на меня взгляд, способный пронзить сталь. Его горло сжимается, когда он собирает достаточно сил, чтобы прохрипеть одно слово; злобу в его голосе ни с чем не спутаешь.

— Ты, — выплевывает Малкольм, от презрения у меня волосы встают дыбом.

— Хорошо,

что ты проснулся, — невозмутимо говорю я. — Теперь ты можешь объяснить своей жене, почему хотел трахнуть ее дочь. — Я швыряю обвинение, как гранату, и смотрю, как оно взрывается осколками злобы. Выкручивайся из этого, Малкольм Маккейд.

Глава 37

Кей

— Он так чертовски бесит. Я ненавижу его. — Солнце село час назад. Я наблюдала, как золотистые лучи исчезают за входом в мемориал Фальконе, окрашивая небо пурпурным, красным и голубым цветами. Я была здесь с тех пор, как покинула больницу.

Ладно, поправка. Я ненадолго отлучилась, чтобы сходить в McDonald's. Может быть, это кощунственно — есть Макчикен и пить Powerade рядом с надгробием своего отца, но здесь никого нет, чтобы увидеть меня.

— После истории с лабиринтом я пыталась игнорировать его. Мне было так стыдно. Я имею в виду, я испытала оргазм. Мне нравилось то, что он делал со мной. И мне было стыдно за это, потому что он так быстро вернулся к своему прежнему облику. Из-за этого я чувствовала себя глупой, именно такой, какой он меня называет. — Я изливаю свое сердце отцу, откровенно рассказывая ему вещи, которые мне неудобно рассказывать даже Кристин.

— Но когда дело дошло до Малкольма, я поняла, что он единственный, кто может мне помочь. Я не хотела его помощи, — объясняю я, словно отец собирается осудить меня, но у меня не было других вариантов.

На протяжении многих лет я проводила бесчисленные часы у надгробия своего отца. Это место, где можно быть самой собой: смеяться, плакать и сбросить с себя бремя. Я рассказала отцу о своих надеждах и мечтах. Рассказала ему о мальчиках, которые мне нравились, и о девочках, которых я ненавидела. Обитатели мемориала Фальконе знают меня лучше, чем кто-либо другой. Там, где Кристин анализирует и решает проблемы, они просто слушают — иногда это все, что тебе нужно.

Я скучаю по своему отцу. Иногда я не могу вспомнить, как он выглядит. Раньше его фотография стояла у меня на прикроватной тумбочке, и каждый вечер перед сном я смотрела на нее и пыталась запомнить детали его улыбающегося лица в деревянной рамке. Но когда пришло время уезжать в колледж, я решила не брать ее с собой. Мне это напоминало, что я цепляюсь за то, что было потеряно давным-давно. Теперь он стерся из моей памяти, огонек в его добрых глазах — единственное воспоминание, которое у меня осталось.

— Я не понимаю, что чувствую к Ксавьеру. Потому что, в каком-то извращенном смысле, он мне нравится. Может, это потому, что он такой

красивый, — стону я. — Но потом он делает какую-нибудь глупость или угрожает мне, и, клянусь, я скорее оближу жабу, чем когда-либо снова почувствую его губы на своих.

Ненавижу, когда мои чувства противоречат друг другу. С точки зрения стороннего наблюдателя, я знаю, что должна ненавидеть Ксавьера. Он заставляет меня чувствовать себя неловко и угрожает моей физической безопасности. Он привлекателен, но дьявол никогда не бывает уродливым. Дьявол выглядит именно таким, каким ты хочешь его видеть, и это как нельзя лучше подходит Ксавьеру.

В глубине души я слышу совет Кристин. "Может быть, тебе нравится внимание". Из-за этого я сомневаюсь в своем здравомыслии.

Неужели я медленно поддаюсь какой-то форме стокгольмского синдрома? Все эти преследования, необоснованные прикосновения и неуместные угрозы кажутся мне нормальными. Неужели я накрутила себе это в голове? Неужели я сделала это более приемлемым, потому что это было единственное внимание, которое я получала?

Ко входу в мемориал Фальконе подъезжает машина и мигает яркими фарами на кладбище. Я прикрываю глаза и проклинаю водителя за то, что он прервал мой сеанс терапии.

Затем Ксавьер выходит из машины. Его фары на время ослепляют меня, но я равно могу разглядеть ширину его плеч. Мое сердце замирает и воспаряет одновременно, желая убежать, но в то же время страстно желая, чтобы он подошел ближе.

— Ты сказал ему, что я здесь? — шиплю я, глядя на надгробие отца. Глупо задавать вопрос мертвому человеку, но, возможно, я схожу с ума.

Он оставляет свою машину включенной, его фары освещают мой позор. Я окружена обертками от McDonald's и мертвыми людьми; это явно не очень привлекательная картина.

— Чего ты теперь хочешь? — Стону я. — Как ты меня нашел?

Ксавьер хрустит костяшками пальцев, подходя ближе.

— Я слежу за тобой.

— Преследователь, — бормочу я себе под нос. — Уходи. Я устала от того, что ты усложняешь мне жизнь.

Он продолжает идти по дорожке, пока не оказывается прямо передо мной. Я наблюдаю, как его глаза изучают в темноте надгробие моего отца; он прищуривается, чтобы разглядеть слова, выбитые на камне.

— Ты часто сюда приходишь, — комментирует он через некоторое время.

— Откуда ты знаешь? Ты следишь за мной или что-то в этом роде?

— Да, — признается он, пожимая плечами. — Я установил устройство слежения на твой телефон. Я всегда знаю, где ты.

Мои брови хмурятся, и поначалу я смущена его признанием.

— Это шутка? Потому что это не смешно.

Ксавьер качает головой. Он присаживается на корточки в паре футов от меня и хватает использованную салфетку из моего фастфуда.

— Ты знаешь, как вредно для тебя это дерьмо? — Он подносит ее к носу и делает глубокий вдох. — Я не ел в McDonald's с детства.