Жестокий эксперимент
Шрифт:
Она снисходительно погладила его по бороде, словно прощала ему ее существование, а себе – опрометчивость.
– Я хотела от тебя ребенка, чтобы ты не знал.
Он смотрел на нее по-юношески восхищенно и спросил неожиданно робко:
– Можно я сниму с тебя водолазку?
Она высвободилась из его рук и щедрым жестом стянула с себя водолазку, швырнула ее в шезлонг. Он задохнулся при виде ее груди, словно перед ним был неведомый природный феномен.
– Я хочу нарисовать тебя. Ты разрешишь? Ну-ка, дай я посмотрю, – попросил он, поворачивая ее к себе спиной, и воскликнул по-мальчишески восторженно: – Вот они, здесь!
«Сородинки», назвал он это когда-то, кто знает когда, созвездие родинок на левой лопатке,
Альфа затрепетала, засмеялась и, упав навзничь на матрац, стала стаскивать с ног тапочки. Он завороженно наблюдал за ее приготовлениями. Недавнего нетерпения не было и в помине, он был уверен, что впредь будет любить так, как не любил никогда до сих пор. Их любовь перестала быть банальным бесплодным удовольствием: он должен был создать ребенка.
16
Проснувшись не более чем через час, он снова стал спрашивать себя, кто эта девушка, что спит так по-детски беззаботно. Сам он спал очень чутко. Украдкой – так он разглядывал некогда свою жену в период первых брачных ночей – стал разглядывать женщину. Она принадлежала ему, он чувствовал удовольствие всеми клетками своего существа. Наверняка занимались любовью всю ночь, раз проснулись только сейчас. Но сколько времени и где находится солнце, если оно с такой равномерностью освещает необычную золотистую мглу, загустевшую над яхтой. Подобное он встречал впервые. Какое-то время погодя мгла как бы просочилась в его сознание вместе со странными видениями и событиями. Девушка, что ли, рассказывала что-то? Впрочем, как ее зовут? На «а» как-то. Анна, Аннелия, Амалия, Аспазия… Как же, Аспазия! Кто же даст своей дочери имя гетеры, пусть и знаменитой.
Состояние, похожее на амнезию, в котором он находился, беспокоило его. Чтобы не запомнить имя девушки?! Не так уж их у него много, чтобы забыть имя. Пил, что ли? Да. Возле матраца стоял пустой бокал. Да он и чувствовал себя перепившим. Хотя после одной истории и вовсе был очень осторожен со спиртным… Выпили вчера с Петром и Стефаном по бокалу… А почему он не помнит, когда они ушли? Не помнит, до конца ли смонтировали автомат для поднятия парусов…
Кажется, до конца, сооружения, прикрепленные к мачте, выглядели готовыми. Но когда он вышел в море? Ведь не мог же он заниматься любовью на пристани, пусть и ночью. Да и как это он взял с собой девушку, если, как только купил яхту, зарекся пускать на борт женщин.
Наверное, она околдовала его. Правда, он и не имел ничего против нее и даже не раскаивался в содеянном. Блаженство наполняло все его тело, а этот светлый тихий день создавал ощущение радостной влюбленности. Один из академиков, у которого он ходил в любимчиках еще с первого курса, старея, все чаще говорил не о квантовой физике, а, как он выражался, о физике женщины. Красива ли женщина на самом деле, сказал он ему однажды, поймешь, только когда увидишь, как она спит. Здоровая духом и телом женщина во сне становится еще краше.
Знакомые и в то же время незнакомые, размягченные блаженством сна черты, едва ли могли стать еще более очаровательными. И тем не менее, как это возможно – абсолютно ничего не знать о девушке. Верно, современная любовь такая: сначала ложатся, а потом спрашивают, кто да что. Но дай-то бог вспомнить, как они легли вместе! Петр и Стефан подсунули кого-нибудь из своих подружек перед тем как уйти? Исключено! Парни благоговели перед ним, своим преподавателем, не позволяли себе и намека на женскую тему, даже когда он повел их в.бар, чтобы отблагодарить за все то, что они сделали на его яхте… Постой, а не перед туристическим ли агентством он познакомился с ней? у нее еще была красивая такая спина и какие-то особые родинки на левой лопатке…
Увы, проверить, та ли это девушка, он не мог, потому что она спала на спине, выставив свою смуглую грудь. Маленькие соски тоже спали детским сном, и ему захотелось коснуться их пальцем, как когда-то в детстве прикасался к рожкам улитки, поцеловать зарумянившуюся смуглую щечку. Поцеловать спящую женщину – суперудовольствие, но он так и не решился на это. Вдруг проснется и бросится ему на шею со словами «о, милый», а он не сможет вспомнить даже ее имени. Или того хуже, спросит равнодушно: «Кто ты?» Может, лучше попытаться нарисовать ее, «поймать сон»? Кукиш поймаешь с такими неуклюжими пальцами! Был бы здесь сейчас Джорджоне, какую спящую Венеру написал бы! Самое лучшее пока пойти побриться, а когда она выспится, пусть скажет, что именно произошло между ними. А что было вовсе не плохо, это более чем ясно – таким сладким сон бывает только после удачной любви.
Он скатился с матраца к брошенной в стороне одежде. Казалось, бесшумно все делал, а кости как будто затарахтели. Какая странная тишина! Еще бы, ведь мотор не работал, а парус опущен. И все равно, такой тишины никогда не бывает в море. Держа в руках одежду, он поднялся осторожно во весь рост и… не увидел моря. Ни по левому борту, ни по правому. Мгла любовно изолировала их в каком-то уютном солнечном будуаре. Черт подери, уют, уют! В конце концов он должен знать, где он находится!
Неподалеку стояла бутылка из-под шампанского, рядом – вторая, с виски на дне, немытые чашки из-под кофе. Единственным черным пятном на фоне белизны яхты была кофейная гуща на дне чашек. Пикник на борту! Из этого сюжета тоже могла получиться картина: импровизированный стол, спящая рядом обнаженная девушка… Постой-постой, кажется, он принимался когда-то рисовать ее. Об этом его намерении свидетельствовали загрунтованные холсты. Ему отлично удался цвет воздуха. Тогда, выходит, они давно уже плавают в этой мгле? А на кой дьявол он нарисовал эти идиотские ноги?
Память силилась подсказать ему что-то в качестве оправдания, напомнить, что все это вовсе не ново для него, что он и в другие разы таким образом задавал себе вопросы, даже так же точно торчал голый на палубе рядом с этой или с другой женщиной… На матраце сладко вздохнули, и он поспешил прикрыть «свой срам», как выражалась его бабушка. Тихонько шепнул: «Спи, спи, Альфа!» и на цыпочках, до смешного большими шагами направился в туалет, спрашивая себя, откуда он взял это дурацкое имя. Уж не преподаватель ли греческого языка ее папаша?
Он чуть было не споткнулся о необычное сооружение при входе в туалет. Что вынудило его присоединить сюда насос? Поломка, что ли, какая произошла? Да, он сам изобрел эту смешную систему. И неожиданно он сказал себе: «Эх ты, дурачок! Ведь недавно над вами пронеслась летающая тарелка, вас швырнули в гравитационный сундук и сейчас уносят к параллельному миру». Несколько развеселившись от фантазий подобного рода, он подошел к зеркалу и замер, увидев свое отражение. Он чем угодно мог поклясться, что был бородатый. Он даже хорошо помнил легкое покалывание и зуд, когда почесывал бороду, а сейчас на него таращилась из зеркала молодая, тщательно выбритая морда – предмет частых подтруниваний некоторых его коллег-профессоров. Да, а время! Время и причинно-следственная связь! Однако он не ощутил отчаяния, окончательно осознав, что с ними приключилось. По-прежнему соблазнительно-таинственными оставались для него остальные загадки Вселенной, большой Вселенной и малых вселенных – ее частиц. И среди них мелькнула одна из них: женщина, которую он любит и которая любит его. И окажись он сейчас рядом с нею, их объятия будут иными, каждое их объятие будет новым и первым в этом обратном течении времени.