Жестокий эксперимент

Дилов Любен

– Мне можно осмотреть все?

– Да нет здесь никого.

Прихрамывая, он двинулся вдоль борта в поисках входа в каюту.

Его внимание ничто не привлекало, кроме какого-то насоса и шланга, тянувшегося в прикрытую дверь маленького туалета. Устройство явно заменяло не функционировавшие механизмы, но поскольку моря не было ни видно и ни слышно, это становилось понятно. Он огляделся, так как необходимость воспользоваться услугами туалета стала нестерпимой, и вошел вовнутрь. А когда сместил пусковой рычаг мотора, вздрогнул от взрывного грохота, и тотчас же вернул рычаг в исходное положение.

– Ну и шум! – сразу же примчалась студентка, и он виновато кивнул на черный полиэтиленовый мешок, шевелящийся от хлынувшей в него воды.

– Извините, – сказал он.

– Вы что-нибудь уяснили из всего этого? – спросила студентка, и слова ее, рассыпавшись под тяжестью необычайной тишины, стократно отдались в ушах.

– Нет, – ответил он и двинулся дальше.

– Да я уже сто раз все осмотрела. Самое странное, что мы висим в воздухе.

– Как так висим?

– Киль вон, и тот…

– Винт, гребной винт, – поправил он ее. И уже позже стал спрашивать себя, с какой стати ему вздумалось поправлять ее, если он не разбирался в яхтах?

Из-под транца действительно выглядывали стальные лопасти мощного гребного винта. А никаких подпорок нигде не было видно. Внизу простирался тот же густой, как бы зернистый свет. Ему показалось странным не то, что они висят в воздухе, куда больше смущало увиденное: картина казалась знакомой, и она не страшила его.

– Даже лодку для нас приготовили, хотя мы и не в море. Опять какой-нибудь розыгрыш!

– А где же мы тогда? – спросила она.

Все вокруг оставалось затянутым пеленой. Яхта продолжала висеть в центре светового шара как нечто абсолютно бесплотное. На ней ничто не давало тени. Даже от стоявшей на палубе девушки не падала тень… Интересно, а во сне человек видит тени?

– Вы рисуете? – неожиданно перешла она к другой теме, предоставляя ему возможность самому искать ответы на вопросы, где же они все-таки находятся.

– Да так, по-дилетантски, – окончательно смешался он.

– Ага!

– А что? Да, на палубе стоял штатив, но он не мой.

– Кто же тогда рисовал меня?

– Вас? Нет-нет! Поверьте, портреты я не умею. Забавляюсь разными фантазиями. – И чуть погодя, неожиданно испугавшись чего-то, спросил: – А что, неприличное что-то?

– Более чем неприличное! – снова взорвалась студентка, но уже менее яростно.

– Скажите, а как вы проснулись?

– Рядом с вами лежала, – произнесла она с чувством омерзения. И он бросился в открытую дверь каюты.

Еще с порога он заметил под столом пару мужских кроссовок и стопку исписанных мелким почерком листков на столе, прижатых сверху авторучкой.

– Какие-то научные записи, – донесся из-за спины голос студентки, которая, по всей вероятности, уже все осмотрела, пока он спал. – Но я ничего в них не поняла.

– А разве вы не физик?

Этот вопрос давно не давал ему покоя. Услышав ответ на него, он мог приблизительно предположить, каковы масштабы заговора и какие кафедры университета приложили руку к инсценировке этого спектакля.

– Биолог, – ответила она. Но это уже не интересовало его, так как лежавшие перед ним записки были написаны его почерком.

Он бросился к столу, оступился и едва не закричал от боли.

– Что с вами? – испугалась студентка.

– Что-то с ногой, – ответил он, устало опустился на табуретку, помолчал, а затем обратился к ней: – Я хотел бы попросить вас оставить меня одного.

Его просьба была встречена испытующим взглядом. Затем, видимо, вспомнив, что ему некуда бежать, студентка, резко повернувшись, исчезла.

В записках кто-то с завидным усердием изгалялся над его почерком и заодно над всей физикой. Сплошная дикость выдавалась за научные размышления! Смешав в спекулятивных целях ряд теорий и гипотез, неизвестные утверждали, что их наблюдения подтверждены разными смехотворными, с его точки зрения, опытами, якобы проведенными с книгами, тарелками и гироскопами… Но уже через секунду он поймал себя на мысли, что все это представляется ему знакомым. Видимо, те, кто надругался над студенткой, не пощадили и его – применили какие-нибудь уколы, которые ослабляют волю человека, и он легко поддается внушению. Как иначе могла отложиться в его мозгу эта нелепая чушь и даже казаться знакомой? Подобным образом сознание человека воспринимает абсурд только во сне. Или же когда он лишается чувств.

Свет, опустившийся перед дверью наподобие янтарной завесы, выглядел точно таким, каким он был описан в начале записок. От посмотрел на эту странную завесу, теперь уже несколько сомневаясь в своих способностях адекватно воспринимать реальность, и все же решил подняться в рубку. И здесь его ничто не удивило: ни табло со множеством приборов, оно напоминало кабину пилота; ни застывшая в совершенно немыслимом направлении компасная стрелка, ни гироскоп, который, вместо того чтобы замереть вместе с неподвижной яхтой, усердно завращался, едва он приблизился. И это все тоже было описано в записках и отложилось неизвестным образом в его памяти!

Он заковылял обратно, не делая каких-либо попыток размышлять по данному поводу. Остановился ненадолго, чтобы спросить самого себя, что такое левый борт и что такое правый, а потом, склонившись над релингом, обнаружил металлическую тарелку, прилепившуюся к борту самым неестественным образом – ребром. Только ли случайность привела его именно сюда? Нет. Тарелка спокойно заняла свое место в цепи остальных абсурдов и не вызывала в нем протеста.

Он снова вернулся в каюту, окончательно обескураженный обрушившейся на него лавиной необъяснимого. И все же рефлекс исследователя снова возвращал его к запискам. Он без излишнего усердия пытался вразумить себя, что недостойно заниматься подобными вещами, что отныне с юношескими завихрениями нужно кончать, тем более принимая во внимание намек академика, что он собирается покинуть университет и намерен рекомендовать на свое место завкафедры его, своего ученика. И тем не менее ведомая рефлексом, рука его потянулась к нише между встроенными шкафами, поскольку там находились книги. (В записках был описан опыт, проведенный с книгой.)

Он взял одну из них и чуть не свалился в обморок. На обложке крупным шрифтом было набрано его имя! И никакая сила не могла заставить его раскрыть эту книгу, поскольку его недавний страх снова ожил. Нет, это уже был не страх, а смертельный ужас, что и содержание книги окажется знакомым, как и увиденная за бортом тарелка.

Он в ярости швырнул книгу на стол, и листки с его почерком разлетелись во все стороны, падая между столом и кроватью. Вновь появившись в каюте, студентка бросилась собирать их и как ни в чем не бывало спросила: