Жестокий океан жизни
Шрифт:
– "А-а-а-аа...!" - стараясь всячески сдерживать себя, но всё равно настолько громко, что его могли слышать даже прохожие на улице, завыл Максим.
И тут вдруг, случилось, что-то непредвиденное. Его неожиданно, поддержала сама докторша.
– "А-у-а-а-и-ии..." - видимо уже просто заразившись от самого Максима, и настроившись на его волну, тонким голоском стала в унисон подвывать она ему. Помогая таким образом подпевать Максиму, она всё равно упорно, как зомби, продолжала делать своё дело. Клятва Гиппократа действовала и сейчас, сотни лет спустя. Долг был для неё, превыше всего. Она оттянула ему кожу на лопатке. Его трясло, как в лихорадке. Наступила кульминация....
– "А-а-а-а-ы-ы...!" - уже на одной, какой-то угрожающе рычащей ноте, не стесняясь уже никого и ничего, и уже при этом, абсолютно не сдерживая себя, во всю глотку заорал Максим.
– "А-у-а-а-и..." -
Нежданно-негаданно, родился потрясающий, полу медицинский, полу гражданский дуэт.
"Да здравствует крепкий, нерушимый союз медицинских работников и больного гражданского населения...! И у нас есть предложение, от дуэта перейти к полноценному хору...".
Ругливая медсестра, с очень загадочным, необычным и прямо скажем интригующим отчеством Оленеводовна, а если полностью, то, Шаповалова Венера Оленеводовна (по всей вероятности, у неё кто-то в роду из родственников, был очень многими любимый персонаж из анекдотов, чукча-оленевод, разводивший оленей на Далёком Севере, и вот это самое, немного странное отчество по отцу, медсестра Венера Оленеводовна, благополучно получила в наследство..., хорошо, что папа ещё не был змееловом, или ещё кем-то...!) ошалело, наверное, впервые наблюдавшая такую необычную картину, с широко открытыми глазами, и видимо тоже поддавшись общему настроению, царившему в комнате, так же, толи всхлипывала, толи просто мужественно попискивала стоя за своим медицинским столиком. И при этом она судорожно сжимала в руках запасной тампон, смоченный нашатырным спиртом. В настоящий момент, и это было видно даже невооружённым и неискушённым в таких делах взглядом, то, что объём, или величина её медицинских познаний, была строго обратно пропорциональна величине страха, который сейчас Максим испытывал и тоже имел в наличии. Но данное обстоятельство, нисколько не помешало ему чуть позднее, после всей этой истории с уколом, даже немного подружиться с Венерой Оленеводовной, которая впредь, стала предусмотрительно информировать его, на предмет проведения в городе, каких-либо медицинских процедур и мероприятий.
Иглу, наконец, воткнули в бренное тело.
– Эы-ы-и-хха-и-а...
– как бык перед бойней, напоследок, и так же по-бычьи не простонал, а скорее как-то обреченно-глухо промычал Максим. И тут же, буквально через секунду, торопливо, обращаясь сразу ко всем присутствующим в комнате, пока ещё с дрожью в голосе, но с явным облегчением, тихо и очень неуверенно спросил...
– Это что, уже всё...? Сделали что ли...!?
– Всё герой, всё...!
– уже свободно и раскованно, взахлёб хохотали обе женщины.
– Не помер чай? Нет...!? Ну, и хорошо! Значит, будешь жить. И, скорее всего, долго. Ох, и насмешил же ты нас, друг ты наш ситный. Да не дрожи ты так сильно! Как лист осиновый в непогоду. Всё уже позади, храбрец ты наш...! Можешь расслабиться и глубоко вдохнуть. Или в туалет сбегай: как говорят умные люди..., на всякий пожарный случай...
– этот совет уже дала, культурная Венера Оленеводовна...
– Ой, бабоньки, сейчас сама помру от смеха и такого невиданного балдежа! Ой, не могу я больше...! Ха-ха-ха-ха...!
Максим смотрел и слушал, как заразительно смеются эти две симпатичные женщины, одна из которых, в начале их знакомства в управлении, была не прочь его просто прибить, а вторая всего его, исполосовать острым медицинским ножом..., сейчас вспомнил буквально всё, что с ним только что произошло, и уже сам, причем тоже с удовольствием и даже и большим желанием, подключился к хохочущим медикам.
= = =
ГЛАВА - 29.
"Бычок РАЗБОЙ и его НЕУДАЧНАЯ попытка, удержать ВЛАСТЬ в покорном ему во всём Стаде..., (временно покорном...) в противостоянии с надвигающимся ПАРОВОЗОМ...".
"Коней на переправе не меняют..., а ослов можно и нужно менять...".
Алексис де Токвиль.
И сейчас, уже лёжа в инфекционной больнице с тяжелым пищевым отравлением, он с иронией и вместе с тем, с определённой горечью и грустью, вспоминал свои недавние медицинские похождения, одновременно пытаясь найти выход из создавшегося, как ему тогда казалось, довольно незавидного и очень смешного положения.
Через два дня свадьба...! Он должен быть в форме. Обязан просто. А вместо этого, он обессиленный до такой степени, что даже не чувствует своего собственного тела, в больничной полосатой пижаме, преспокойно лежит на затрапезной больничной койке. Ну не анекдот ли это? А...!? Расскажи кому, ведь не поверят. А если поверят, засмеют.... А ты здесь лежишь спокойненько, и на самом деле, больше не жив, чем мёртв.... Какой уж здесь смех, радость и какое веселье? Да и потом, какая тут тебе дорогой свадьба...!? Какая брачная ночь...? Тут не до жиру, тут быть бы живу...!
Молоденькая девушка, в белом халате, принесла капельницу, установила её, приготовила всё необходимое для этой процедуры. Взяла руку Максима, протёрла спиртом, постучала ладошкой по вене, взяла иглу. Максим непроизвольно согнул её в локте руку. Она внимательно посмотрела на него, но опять ни говоря ни слова, разогнула ему руку, протёрла спиртом, постучала по вене, взяла иглу.... Максим опять согнул руку. И так повторялось три, четыре раза. Результат был один и тот же. Максима опять заклинило, почти, как ту самую туалетную дверь на метеоре.... Максим наклонил, как бык свою голову и уперся рогом в невидимую бетонную стену.
– "Ох, и неправильно же я делаю...!
– думал он про себя.
– От такой моей глупой и беспросветной упёртости, можно и дуба дать...! Зачем свою судьбу испытывать!? Я, как тот бычок, который мерялся своей силой с паровозом...".
– Мысли Максима, унесли его на свой далёкий, родной Урал, в детство, и перед глазами, чётко, как на экране телевизора проплыла одна история, свидетелем которой, он случайно оказался.
У многих соседей по улице на которой жил Максим, и у его родителей тоже, в домашнем хозяйстве имелись коровы. Обычные бурёнки, которых в летнее время, жители посёлка собирали в одно большое стадо и пасли на разных зелёных полянах и лужайках. Нередко это стадо паслось вблизи железнодорожного полотна. Травка там была хорошая, сочная и эти коровки её мирно пощипывали, набивая ею, свой безразмерный желудок.
В этом стаде находился и бык, (к счастью, наверное, для него..., только с двумя..., но зато очень крепкими рогами...) хозяин и властелин своего коровьего гарема. Был он довольно крупный и нередко без всякой видимой причины, не в меру злобный, агрессивный и абсолютно непредсказуемый во время принятия им бычиных решений. Всё время хотел кого-нибудь, да забодать.... Максим и другие мальчишки, зная его не совсем мирный норов, старались от него держаться подальше и лишний раз ему не докучали. Так, на всякий случай.... К чему ненужные и к тому же довольно опасные приключения. Они ему понапрасну не досаждали, а тем более никогда не злили его. Этого быка звали Разбой.
Поезда по железной дороге ходили довольно редко, и поэтому стадо без какой-либо серьёзной опасности для него, паслось возле полотна, и иногда, по мере необходимости, перегонялось пастухом на другую сторону колеи, на более новую, свежую, и еще не вытоптанную траву.
И в этот раз, при перегоне коров через насыпь железнодорожного полотна, как всегда первым на рельсы поднялся бык Разбой.
И надо же было такому случиться, что как раз в это время, вдали показался паровоз. Он довольно быстро приближался к коровьему стаду. Машинист, увидев препятствие, в виде здоровущего быка, поднявшегося на железнодорожную насыпь, вполне естественно и к тому же заблаговременно, дал протяжный гудок, что бы тот обратил своё бычье внимание на надвигающуюся опасность, поторопился с переходом и освободил железнодорожный путь. А если говорить ещё проще, то чтобы он попросту убирался к какой-нибудь очередной "чёртовой..." матери, ну..., хотя бы типа Кузькиной....
Но наш Разбой видимо думал немного иначе, так сказать специфически, по-своему, а проще говоря..., по бычиному.
Услышав гудок паровоза, он исподлобья резанул по нему взглядом..., а затем вообще прекратил всякое движение. Разбой остановился на рельсах и встал на них, как вкопанный, внимательно и отнюдь не дружелюбно глядя на это приближающееся крикливо-голосистое существо. Глаза его при этом, недобро сверкнули и стали медленно наливаться кровью.
Очень может быть, что он принял паровоз за своего возможного соперника, который пытается угрожать ему своим "рёвом...", хочет отобрать у него и завладеть его коровками, его гаремом, и тем самым лишить его безграничной власти, любви и свободы. Кто его знает, о чём в это время думал наш Разбой!? Это осталось тайной. А гудок паровоза, он по всей вероятности рассматривал, как боевой клич, или, как вызов, брошенный ему незнакомым, но уже очень ненавистным ему соперником.