Жестокий спрос
Шрифт:
Нет, хоть убей, не понимал Николай такой раскладки.
Он поднялся с крыльца, прошел в пригон. Бык лениво жевал, поднял голову, глянул на хозяина тусклым, сытым взглядом и отвернулся.
— Ишь, друг ситный, морду воротишь. А я тут за тебя оборону держу. Завалю вот завтра, будешь знать. В обмен на шубу. Из самого Парижу прислали.
Николай ткнул быка кулаком в крутой упругий бок, почувствовал тупую отдачу — отъелась животина за лето. Бык лениво повернул голову, словно спрашивал хозяина — чего ты?
— А ничего! — зло сказал Николай и снова ткнул быка в бок. — Будешь тогда знать. А за мясом на базар с кошелкой!
Пока
Людмила успела убрать со стола, вымыла посуду, уложила сынишку спать и теперь разбирала постель. Николай, делая вид, что жены для него не существует, что вместо нее — пустое место, взял с полки книжку и уселся на диван. Сам же, исподтишка, смотрел за Людмилой. Вот в такой момент он и горел, сам того не замечая, как не замечал, что взял с полки школьный учебник сына. Людмила, тонким бабьим чутьем уловив этот момент, ничего не говорила, не торопила событий и ждала. Знала — ночная кукушка, она всегда перекукует.
В прошлом году ее подружка ездила в Болгарию и привезла оттуда в подарок платье не платье, рубаху не рубаху, а балахон какой-то: хитрость его заключается в том, что он насквозь просвечивал. Вроде бы есть одежка, а в то же время ее как бы и нету… Людмила надела этот балахон, прошлась несколько раз перед Николаем, сильнее обычного покачивая бедрами, без нужды переложила с места на место рубашки сына и легла. Николай обо всем забыл, отбросил в сторону учебник, в котором не вычитал ни буквы, и погасил свет.
Участь быка была решена.
Утром Николай позвал соседа, к обеду они управились, а после обеда сели пробовать свеженину.
Шубу купили.
А через три дня, возвращаясь с работы, Николай шел мимо универмага. Лучше бы ему по другой дороге идти, лучше бы в диспетчерской с мужиками лишний раз козла забить, лучше бы ему… эх, кабы знать, где падать, да соломки подстелить. Ничего еще не знал Николай. Шел и шел, как каждый день с работы ходил. Замерз, проголодался, устал и по сторонам не оглядывался. Чего смотреть? На сто раз известно. И все-таки глянул — судьба, видно, вела — когда проходил мимо универмага, на крылечко. Глянул и замер, как вкопанный. Не поверил, протер глаза. Нет, не поблазнилось. Стоял и боялся шагнуть. Нехорошим предчувствием дохнуло на него, будто заглянул вперед и увидел, что там, впереди, будет. И пока стоял в нерешительности, разом, мигом, успел о многом подумать. Прежде всего о жене директора леспромхоза, которая спускалась с крылечка универмага, осторожно ставя ноги на обледенелые ступеньки. Была на ней точно такая же шуба, в какой форсила теперь Людмила. Да откуда же директор мясо взял? Откуда оно у него? В райцентре всем известно, что живет он в трехэтажном, коммунальном доме и что сроду ни куренка, ни котенка не держал. Зачем держать, если ему и так из столовой привезут? Откуда же тогда? Значит…
Николай секунду еще колебался и шагнул вперед, навстречу жене директора леспромхоза. Не только злость и обида толкали его, но еще и желание понять — как, каким образом это можно делать? Всех обмануть и всем обманутым показать, как их ловко провели за нос. Спросить надо напрямик. Что в ответ скажут? Николай шагнул раз, еще раз и, леденея от ожидания, пересек дорогу жене директора леспромхоза. Набрался терпения и как можно вежливее сказал:
— Извините, можно вас на минуточку?
Она удивленно
— Я слушаю. Что вы хотите?
Николай подвинулся к ней совсем близко, так, что услышал по особому явственный на морозе запах духов. Он хотел видеть ее глаза.
— Откуда шуба у вас? Где вы взяли?
Жена директора еще удивленней и выше вскинула тонкие брови, усмехнулась, криво так усмехнулась, и ее красивое лицо от этой усмешки словно огрубело. Николай все-таки заглянул ей в глаза. Они были бесстрастными и холодными, они Николая не видели, не замечали, для этих глаз он не существовал, как будто его вообще не было в мире, как будто он не ходил по земле.
— Я не обязана перед вами отчитываться, — сказала жена директора и опустила удивленно вскинутые брови. — Кто вы такой? И что за идиотский вопрос?
Николай же свой вопрос идиотским не считал, хотел все понять и уяснить до конца. Он потащил жену директора в универмаг.
Неужели он такой, что его можно не замечать и водить за нос, как вздумается? Что же получается? — хотел спросить Николай у жены директора и у продавцов. Спокойно хотел спросить, но вспыхнула ярость, обдала жаром и в универмаге, увидев все те же, без чувств, глаза продавцов, увидев, что и они его не замечают, сорвался на крик и ругань.
Все закончилось тем, что вызвали милицию и Николая посадили на пятнадцать суток. За хулиганство. Когда его забирали, он не протестовал, не ругался, не доказывал, что трезвый, хотя продавцы хором обзывали его алкашом, он разом сник и растерялся. Неожиданно открыл и наглядно убедился, что есть люди, для которых он не существует. Это открытие и придавило его. А когда придавило, Николаю все стало безразличным. Пусто и равнодушно, будто весь мир засыпало серым пеплом. Он послушно сдался милиционерам, послушно вышел из универмага и сел в воронок.
Рано утром основательно замерзших бедолаг — в милиции уже какой год не могли наладить отопление — поднял дежурный сержант. Сержант был совсем молодой, недавно вернувшийся из армии, где он два года выполнял команды, теперь же право командовать он получил сам и пользовался им с нескрываемым удовольствием. Построил злых и невыспавшихся мужиков в темном коридоре, прищурив глаз, покачивая головой, критически оглядел.
— Граждане указники, вид у вас не парадный. А учреждение, где вы находитесь, не пивнушка. Десять минут на туалет, и быть готовыми к работе. Действуйте.
Когда мужики привели себя кое-как в божеский вид и снова построились в коридоре, он отсчитал четырех человек, в том числе и Николая, и велел следовать за ним.
Мороз придавил землю. В нынешнем году он был ранний и злой, свалился внезапно, вместе с первым снегом, и свирепствовал без удержу. Густая, молочная изморозь висела над райцентром. Скрип шагов подолгу слышался в застоявшемся, тугом воздухе. Хорошо, что Николай возвращался с работы в своей обычной форме: валенки, ватные штаны, старый, замасленный полушубок. Три его спутника, местные ханыги, неуловимо похожие друг на друга испитыми, унылыми лицами, одеты были не по сезону, кто во что, и неслись вприпрыжку, то и дело обгоняя сержанта. Властным окриком сержант возвращал их назад и вышагивал по-прежнему неторопливо, с достоинством. Сдвигал на одно ухо шапку, а другое отогревал рукой в перчатке. Развязывать тесемки и опускать клапана он, видимо, считал ниже своего достоинства.