Жестокий век
Шрифт:
Пока Хо старательно кланялся, подавляя свою робость, все молча смотрели на него. Но едва он выпрямился, князь Юнь-цзы спросил:
– Довольны ли найманы приемом и дарами?
– Они очень расхваливали подарки.
– Что они говорили при этом?
– Они считают, что их здесь высоко ценят.
На полных губах Юнь-цзы появилась довольная усмешка, он взглянул на Хушаху.
– Ну?
– Это еще ничего не означает. – Широкие сросшиеся брови Хушаху были насуплены. – А не говорили они о том, что собираются делать, возвратившись домой?
– Говорили. Они считают, что надо немедленно воспользоваться поддержкой нашего милостивого государя, поставить на колени кэрэитов и покорить племена, кочующие у Онона и Керулена.
– Что-то много они захотели! – князь Юнь-цзы поморщился.
– Они еще и не этого захотят, – сказал Хушаху и присел к столу. – Нам нельзя поддерживать Инанча-хана. В той стороне, – он неопределенно махнул рукой, – два опасных для нас врага – тангуты и найманы.
– А мне кажется, – один из военных, широколицый человек с веселым взглядом узких глаз, слегка наклонил перед Хушаху голову, – лучше иметь дело с одним Инанча-ханом, чем с десятками кичливых и ничтожных вождей племени.
Хушаху насупился еще больше.
– Елюй Люгэ, – сказал он, – ты хороший воин, но…
– Елюй Люгэ судит правильно, – оборвал его Юнь-цзы, глянул на Хо. – Что же еще говорили найманы?
Хо уловил, что Хушаху по каким-то причинам не расположен к найманам, а князь, напротив, сочувствует им. В этом споре он мысленно стал на сторону Хушаху, быстро припомнил все, что говорили нелестного найманы о великом Алтан-хане.
– Еще я слышал, как Сабрак сказал своим людям: нам надо торопиться. Источники – и те иссякают, о благоволении золотого государя и говорить нечего, оно кончится в любое время.
Хо показалось, что Хушаху посмотрел на него одобрительно, продолжал уже смелее:
– Еще Сабрак сказал: если мы успеем покорить племена и хана Тогорила, благоволение золотого государя будет нужно, как шуба в летнюю жару.
Юнь-цзы беспокойно завозился, что-то шепнул юноше в красном халате, и тот, соглашаясь, кивнул головой. Военный, до этого молчавший, переглянулся с Хушаху, а Елюй Люгэ презрительно-насмешливым взглядом окинул Хо с ног до головы.
– Говори, говори… – Хушаху это произнес так, словно приказал Хо найти что-то еще, похожее на уже сказанное.
– Дальше они говорили, что, если сумеют выполнить задуманное, они… – Хо замялся, покорно поклонился Юнь-цзы и Хушаху. – Такие слова я лучше бы забыл, только ваш приказ заставил меня запомнить их.
– Мы слушаем, – наливаясь краской, сказал Юнь-цзы.
– Если они успеют укрепиться, то… то могут подергать за бороду и самого нашего государя – десять тысяч лет ему жизни! – глядишь, говорят, в руках останется несколько его золотых волос.
Хо похолодел от собственной наглости, про бороду он придумал сам.
Молчавший до этого военный громко, с возмущением, сказал:
– В яму их за такие слова!
– Не горячись, Гао Цзы. Всему свое время. Я думаю, пусть они едут и надеются на нашу помощь. Но поможем мы не найманам, а кэрэитам… Что еще есть у тебя? – спросил Хушаху у Хо.
– Кажется, все…
– Иди. Постой. Ты хорошо служишь. Возьми. – Хушаху кинул ему небольшой серебряный слиток.
Кланяясь, Хо попятился к дверям. В коридоре он шумно вздохнул.
Началось время второй стражи33, когда Хо подходил к дому Ли Цзяна.
Небо совсем затянули тучи, сквозь них не светилось ни единой звездочки. В узких улицах города было темно и пусто.
Старый Ли Цзян в мягких войлочных туфлях, в шелковой безрукавке сидел за столиком, ужинал.
– Садись. Давно не был у нас. Цуй, неси гостю чашечку рису.
Необычно молчаливая Цуй подала на стол. Хо похвастал слитком серебра, но она, едва лишь взглянув на него, ушла во внутренние комнаты и больше не появлялась. Ли Цзян взвесил слиток на руке.
– Три лана будет. Не меньше. За что такая милость?
– Я и сам не знаю.
– Человек должен знать, за что его награждают, за что наказывают, – назидательно сказал Ли Цзян.
– Да тут разве что-нибудь поймешь. Сегодня говорят так, завтра иначе.
– Э, ты не прав… – Ли Цзян ушел в другую комнату, принес лист твердой бумаги, исписанный мелкими иероглифами. – Вот слушай. «Расстраивайте все то, что есть хорошего у ваших предполагаемых врагов, вовлекайте влиятельных людей в поступки постыдные, недостойные сана, и потом, при надобности, обнаруживайте их. Заводите тайные связи с самыми порочными людьми ваших врагов, делайте помехи правителям, сейте везде раздоры, возбуждайте ропот, возмущайте младших против старших; вводите музыку, смягчающую нравы; для окончательного развращения шлите к ним распутных женщин; будьте щедры на обещания, подарки и ласковые слова; обманывайте, если нужно для узнавания всего, что делается у предполагаемого врага, не жалейте денег».
Ли Цзян положил листок на стол, постучал по нему пальцем.
– Теперь тебе все понятно? Этому установлению должны следовать и высшие сановники, и младшие чиновники, и такие слуги, как ты.
– Выходит, мы преднамеренно обманываем всех – кэрэитов, татар, меркитов, найманов… А я думал…
– Без этого нельзя нам. Пусть чужие народы дерутся друг с другом – не будут драться с нами. Мы их держим в повиновении их собственными руками.
– Это нечестно, – сказал Хо.
За стенами дома, в деревьях сада прошумел порыв ветра. Крупные капли дождя ударили в бумагу окон. Ли Цзян прислушался, потер спину.
– Ненастье будет. Любую непогоду за три дня спиной чувствую.
Старик, как понял Хо, не хотел обсуждать с ним, честно это или нечестно – преднамеренно и так откровенно обманывать другие народы.
Придвинув чашу с рисом, Хо начал есть. Скоро чаша опустела, и Ли Цзян налил ему чаю. Дождь все усиливался. Бубном гудела бумага на окнах.
– Ты будешь ночевать у нас, – сказал Ли Цзян, прислушиваясь к шуму дождя, посмотрел на неубранный стол, перевел взгляд на двери, ведущие во внутренние комнаты.