Жестокое притяжение
Шрифт:
— Близка? Но не идеал?
— Похоже, что идеал. Но мне как-то не по себе. Понимаешь? Что-то вот в этом, данном моменте неправильное. А что именно, никак не могу понять.
Кажется, Майлина сделала правильные выводы:
— Все-таки ты что-то забыл из своего прошлого? А теперь не можешь вспомнить?
Прежде чем ответить, Торговец долго думал:
— Страшно в этом признаться, да и уверенности полной нет, но, кажется, и в самом деле некий последний кусочек моей жизни отсутствует в мозаике следствий и явлений. Дети? Почему-то уверен, что их у меня нет. О родителях знаю давно, что они, скорее всего, погибли. Друзья меня, конечно же, ждут, но чтобы у них там были
— Ну да. — Девушка хмыкнула. — Здесь бы выжить! Куда уж тут скучать.
— Вот и я о том же. А все равно так в душе крутит, так крутит…
Несколько минут целительница молчала, а потом вдруг предложила:
— А может, ты ополоснуться хочешь?
— Мм? Да разве у вас есть нечто такое? — не стал сразу отрицать Светозаров.
— Конечно, здесь не город и ни одной ванны нет. — Она уже вскочила на ноги и убирала подпорку от двери. — Но в любом случае можно устроить помывку! Как я сразу не сообразила.
Последние слова ее слышались из коридора, затихая в отдалении. Выводя себя из некоего оцепенения, Торговец тоже вскочил и первым делом заглянул в щели ставен во двор. Кажется, там царило полное спокойствие. Магические твари и в самом деле больше не стали атаковать, а может, всех удалось уничтожить в одном сражении. На стенах виднелись лишь дозорные да дежурный гульден, все остальные воины спали, наверстывая упущенный сон за несколько последних суток.
Понаблюдал, прислушался к непривычной тишине и поспешил к сундуку. Первым делом поснимал с себя все оружие, проверил его, поставил на предохранители. Затем с некоторыми мучениями стал снимать с себя сюртук. Вот тут и вернулась молодая целительница. В одной руке она несла коробку со светильником, мыльными и банными принадлежностями; во второй — огромный таз, который наверняка прачки использовали для стирок. На плечах висела огромная простыня-полотенце. Не успела она таз поставить на пол, а коробку на стол, как следом за ней вошли две кухарки, которые с каменными лицами поставили на пол по два ведра с холодной водой и почти кипятком. После чего повернулись и без лишнего словечка или косого взгляда вышли. Дверь тут же опять была подперта изнутри, а добровольная мойщица приступила к своим новым обязанностям. Два ведра воды смешала в тазу, заняв его по глубине только на четверть, а затем ураганом крутнулась вокруг замершего на месте чужестранца. И сюртук сняла, словно пушинку, и все остальное. Потом подвела за руку, как маленького ребенка, к тазу и приказала:
— Садись!
Пришлось усесться по-турецки и, зажмурив глаза, затолкав стыд и совесть неизвестно в какие глубины сознания, отдаться удовольствию омовения. Нежные женские ладошки мылили ему голову и тело, массировали сжатые мышцы, нежными касаниями и поглаживаниями расслабляли и полностью снимали внутреннее напряжение. Время от времени взлетал ковшик, выливая на голову приятную порцию парной воды. И на фоне всего этого звучал тихий, нежный голосок, который рассказывал одновременно и ни о чем, и обо всем на свете.
И что самое смешное или странное, за все время омовения тело Дмитрия Светозарова ни разу не пошло на поводу мыслей о плотских утехах. Да и самих этих мыслей практически не было! Так, легкий фон, скорее любопытство или озадаченность:
«Что это со мной творится? Неужели стал импотентом? Или это последствие пережитых трансформаций организма? Странно! Ведь еще совсем недавно я желал эту женщину и когда представлял ее в своих объятиях, во мне все сразу вскипало и вставало. А что сейчас? Чудеса! Но зато какие приятные чудеса!..»
Увы, все хорошее когда-нибудь да кончается. Майлина подняла графа на ноги, накинула простыню, растерла до красноты и зуда кожи и уложила на кровать на чистые простыни. Когда только успела поменять?! Прикрыла одеялом и опять вернулась к месту омовения. Сменила воду в тазу и после этого погасила свет.
Наивная, мылась в полной темноте. Хотя наверняка догадывалась, что лежащий на кровати гульден ее прекрасно видит. Потому что слишком уж чувственные и страшно соблазнительные позы порой принимала. Вот эти позы и вогнали Дмитрия вначале в жар, а потом в то самое состояние, когда все кипит и поднимается. Какие-то подспудные запреты в сознании и бастионы сомнений стали рушиться, как под ударами цунами. Вернулось сильное плотское желание, в голове замелькали удивительно прекрасные картинки предстоящих постельных развлечений. А инстинкт продолжения рода восторжествовал окончательно.
«Да! Это будет наша ночь! Да! Майлина воистину снилась мне в снах давно, сознание давно предвидело нашу встречу! Какие же у нее сладкие, манящие губы!..»
Он так представил их первый поцелуй, что прикрыл глаза, замер весь в ожидании… и вдруг все его естество пронзила истинная память подобных поцелуев! Он уже целовал точно такие же губы! Он уже пил когда-то из этих уст нектар желаний, страсти и восторга! Он уже обладал этим вот упругим и манящим телом! Он уже сливался с ним в страстной истоме, длящейся порой целыми сутками! Он уже помнил аромат этого тела и каждый нежный изгиб!
И без всякого перехода разгоряченное тело вдруг окутал ледяной озноб.
«Что?! Как это — сутками?! И почему тогда не помню лица, а только губы? И почему только помню туман восторженных поцелуев? С кем это я так мог упиваться влюбленностью?! Да будь такое чудо со мной наяву, я бы ни единственного мгновения не забыл! Так я вроде и не забыл. Где же тогда остальные мгновения? Что за выборочные отрывки?! Или это все-таки виновата моя изощренная фантазия? Слишком долго ждал и искал свою идеальную женщину? Так ведь Майлина… Мамочки, она очень похожа на идеальную мечту, но… Но не идеальная! Или что? О-о-о! Что за напасть?! Что за дикие мысли в голове?! Или я схожу с ума?! А может, уже сошел?»
Голова и в самом деле напоминала морозильную камеру, резко брошенную в пламя большой печи. Даже больно стало от мечущихся в беспорядке мыслей и вращающегося, словно в центрифуге, сознания. Только и всплыла одна отчетливая аксиома в голове:
«Физически человек умирает только раз, а вот количество моральных смертей может растягиваться до бесконечности!»
Естественно, что разум попытался противопоставить этой аксиоме контрдоводы:
«А что случается, если человек частично теряет память? Ведь практически вся его утерянная жизнь — это смерть! Полная смерть! В том числе и физическая. Если я не вспомню, то умер. Умер и теперь воскрес для другой жизни. А? Ерунда или нет? Или все-таки постараться вспомнить?»
Тем временем Майлина закончила мыться, быстро вытерлась и юркнула к графу под одеяло. Но, прикоснувшись к нему со спины и попытавшись обнять окаменевшее от озноба тело, замерла сама в какой-то внезапной прострации. Видимо, пыталась еще раз прогнать в своей памяти все действия и отыскать главную ошибку. Отыскать главную причину того, что вот этот желанный ею и явно желающий ее мужчина сейчас отгородился от всего мира и ушел в неведомые дали. Настолько неведомые, что и сам позабыл, как они выглядят и что обозначают в его жизни.