Жгучая тайна
Шрифт:
Потом он решился встать и подошел к окну, в ожидании их возвращения. Ждать пришлось долго. Они, должно быть, шли очень, очень медленно. Он осторожно выглянул из затененной рамы окна. Вот они медленно приближаются, их одежда залита лунным светом. В этом зеленоватом свете они кажутся призраками; мальчика охватывает сладостная жуть: может быть, это в самом деле убийца, и тогда – какому страшному делу он помешал! Ясно видны их белые, как мел, лица. В лице его матери незнакомое ему выражение восторга, барон, напротив, сердитый и злой. Наверно, потому, что его намерение не удалось.
Они подошли уже совсем близко. Лишь перед самой гостиницей их фигуры разъединились. Взглянут ли они вверх? Нет, никто не взглянул. «Вы обо мне забыли, – подумал мальчик с горькой обидой и с тайным торжеством, – но я о вас не забыл. Вы думаете, что я сплю или что меня нет на свете, но вы убедитесь в своей ошибке. Я буду подстерегать каждый ваш шаг, пока не вырву у этого негодяя тайну, ужасную тайну, которая не дает мне спать. Я разорву ваш союз. Я не сплю».
Медленно вошли они в дверь. И, когда они проходили один за другим, их силуэты на мгновение снова слились – одна черная тень скользнула в освещенную дверь. Потом площадка перед домом снова забелела в лунном свете, как широкий луг, покрытый снегом.
Нападение
Эдгар, задыхаясь, отошел от окна. Он дрожал как в лихорадке. Ни разу в жизни не стоял он так близко к таинственному приключению. Волнующий мир неожиданных и бурных событий, мир убийств и измен, знакомый ему из книг, всегда оставался для него в царстве сказок, в близком соседстве с царством снов, – чем-то несуществующим и недостижимым. Теперь же он, видимо, очутился в этом страшном мире, и эта мысль потрясла его до глубины души. Кто этот таинственный незнакомец, так внезапно вторгшийся в их спокойную жизнь? Настоящий ли убийца? Недаром он все искал уединения и старался заманить его мать в темноту. Страшная опасность грозит им. Что же делать? Завтра он непременно напишет отцу или пошлет телеграмму. Но не будет ли поздно? А вдруг это случится сегодня ночью? Ведь мамы еще нет в комнате; она все еще с этим ненавистным чужим человеком.
Между внутренней и тонкой наружной дверью был промежуток не шире платяного шкафа. Втиснувшись в этот темный закуток, мальчик прислушивался к шагам в коридоре. Он решил ни на минуту не оставлять свою мать одну. Была уже полночь, в пустынном коридоре горела одна-единственная лампочка.
Наконец – минуты тянулись для него бесконечно – он услыхал осторожные шаги. Он напряженно вслушивался. Это были не быстрые, твердые шаги человека, направляющегося прямо к себе в комнату, а медленные, нерешительные, словно кто-то с невероятными усилиями преодолевал крутой подъем. Время от времени шаги останавливались, и слышался шепот. Эдгар дрожал от волнения. Может быть, это они? Неужели она все еще с ним? Шепот был слишком далеко. Но шаги, хоть и медленно, приближались. И вдруг он услышал, как ненавистный голос барона тихо и хрипло что-то сказал – Эдгар не разобрал слов, – и тотчас, словно стон, раздался испуганный голос его матери: – Нет, нет! не сегодня! Нет!
Эдгар замер: они приближаются, сейчас он все услышит. Каждый, едва уловимый шаг отзывался болью в его груди. И этот голос – каким гнусным казался он ему, этот жадно домогающийся голос его врага! – Не будьте жестоки. Вы были так прекрасны сегодня. – И снова голос матери: – Нет, этого нельзя, я не могу, оставьте меня.
В ее голосе столько тревоги, что мальчик пугается. Чего он хочет от нее? Чего она боится? Они уже совсем близко, сейчас они подойдут к его двери. Он стоит за ней, дрожащий и невидимый, на расстоянии ладони от них, скрытый только тонкой доской двери. Шепот их звучит над самым его ухом.
– Идемте, Матильда, идемте! – И снова стон матери, но уже тише – стон почти сломленного сопротивления.
Но что это? Они идут дальше! Его мать прошла мимо своей комнаты! Куда он ее тащит? Почему она больше ничего не говорит? Не заткнул ли он ей рот? Может быть, он ее душит?
Эта мысль сводит его с ума. Дрожащей рукой он приоткрывает дверь. Он видит обоих в полутемном коридоре. Барон обнял его мать за талию и тихо уводит ее; она, по-видимому, уступает ему. Вот он останавливается перед своей комнатой. «Он хочет затащить ее туда, – в страхе думает мальчик, – сейчас случится самое ужасное».
Одним толчком он распахивает дверь, выбегает в коридор, бросается за ними вслед. Увидев, как что-то мчится на нее из темноты, его мать вскрикивает, она едва не падает без чувств, барон подхватывает ее. Но в ту же секунду барон чувствует, как маленький, слабый кулак бьет его по губам и какое-то существо, точно разъяренная кошка, вцепляется в него. Он выпускает из своих объятий испуганную женщину, та быстро убегает, и барон, еще не зная, с кем он дерется, отвечает ударом на удар.
Мальчик знает, что он слабее противника, но не уступает. Наконец-то настал долгожданный час расплаты за измену, наконец-то он может излить всю накопившуюся ненависть. Стиснув зубы, не помня себя, он в исступлении бьет кулаками куда попало. Теперь и барон узнал его, и в нем кипит ненависть к этому тайному соглядатаю, который отравил ему последние дни и испортил игру; он безжалостно возвращает удары. Эдгар вскрикивает, но не сдается и не зовет на помощь. С минуту они дерутся, озлобленно и безмолвно, в темноте коридора. Наконец, до сознания барона доходит вся нелепость его драки с мальчишкой; он хватает его за плечо, чтобы отшвырнуть от себя. Но Эдгар, чувствуя, что его силы на исходе, зная, что он сию минуту будет побежден и избит, в ярости впивается зубами в крепкую, твердую руку, которая хочет схватить его за шиворот. Враг невольно вскрикивает и выпускает мальчика; в то же мгновение Эдгар бросается в свою комнату и запирает дверь на задвижку.
Всего минуту длилась эта полуночная битва. Никто в коридоре ничего не заметил. Все тихо, все погружено в сон. Барон вытирает окровавленную руку платком и беспокойно глядит в темноту. Нет, никто не слышал. Только сверху – точно издеваясь – мерцает последний неверный огонек.
Гроза
«Что это было – сон? Дурной, страшный сон?» – спрашивал себя на другое утро Эдгар, очнувшись весь в поту от ночных кошмаров. Руки и ноги онемели. В висках глухо стучало, и, посмотрев на себя, он с испугом обнаружил, что спал не раздеваясь. Он вскочил, подошел к зеркалу и отшатнулся, увидев свое бледное, искаженное лицо с кровоподтеком на лбу. Собравшись с мыслями, он с ужасом вспомнил ночную битву в коридоре, вспомнил, как весь дрожа вбежал в комнату и бросился одетый на постель. Тут он, должно быть, заснул – забылся тяжелым, тревожным сном и еще раз пережил все, но по-иному, еще страшнее, вдыхая влажный запах свежей, струящейся крови.
Снизу доносился хруст гравия под ногами. Голоса взлетали словно незримые птицы, солнце протягивало свои лучи вглубь комнаты. Должно быть, было уже позднее утро, но, взглянув на часы, он увидел, что стрелка показывает полночь. Он забыл их завести вчера, и от этой неопределенности, от ощущения, что он повис где-то во времени, его охватила тревога, еще усугубленная неизвестностью; он плохо понимал, что в сущности случилось. Он торопливо привел себя в порядок и спустился вниз со смутным чувством вины и беспокойства в душе.
В столовой, на обычном месте, мать его сидела одна. Эдгар вздохнул свободно, увидев, что его врага нет, что ему не придется смотреть в это ненавистное лицо, по которому он вчера ударил кулаком. Все же он несколько неуверенно подошел к столу.
– С добрым утром, – поздоровался он.
Мать не ответила. Она даже не посмотрела на него; ее взгляд с каким-то странным упорством был устремлен на окно. Она была очень бледна, под глазами легли синие тени, ноздри часто вздрагивали, как всегда, когда она нервничала. Эдгар кусал губы. Это молчание смущало его. Может быть, он сильно поранил барона? Знает ли она вообще о ночном столкновении? Неизвестность мучила его. Но ее лицо было так неподвижно, что он даже не осмеливался смотреть на нее от страха, что опущенные сейчас глаза вдруг вскинутся и вопьются в него. Он сидел очень тихо, стараясь не производить ни малейшего шума. Осторожно подымал чашку и ставил ее на блюдце, украдкой косясь на пальцы матери, игравшие ложечкой: их беспокойные движения выдавали сдерживаемый гнев. Так он просидел четверть часа в мучительном ожидании. Мать не проронила ни единого слова. И теперь, когда она поднялась, все еще не замечая его присутствия, он не знал, что ему делать – оставаться одному за столом или идти за ней. В конце концов он встал и покорно пошел за матерью, которая по-прежнему не обращала на него внимания; чувствуя, что смешно плестись за ней, он замедлил шаги и понемногу отстал. Не взглянув на него, она прошла в свою комнату. Когда Эдгар поднялся наверх, он очутился перед запертой дверью.