Жиган по кличке Лед
Шрифт:
– Все, – без колебания ответил Санаев. – И сейчас я поручу им еще одну добрую шутку.
…Вокруг помещичьего дома загорелась сухая трава. Она занялась вся разом, слишком быстро, чтобы это произошло естественным образом, и густой белый дым, то низко припадая к земле, то снова взвиваясь под ветром, пустился в свои прихотливые опасные танцы над нагретой вечерней землей. Из нескольких высоких арочных окон, прикрытых массивными ставнями, власовцы внимательно смотрели за тем, как ширится сектор возгорания.
– Что за фокусы? – произнес майор Гоген, несмотря на свою «классическо-французскую» фамилию –
– Точнее, сгореть в огне, – сказал капитан Ипатов. – Хотя попытки подобраться к ограде сада могут быть вполне. Нужно удвоить посты.
– Проверить бы эту завесу плотным пулеметным огнем, – проговорил Гоген.
– У нас очень мало боеприпасов. Нам нужно продержаться до сумерек, а там можно попробовать и прорваться. Тем более что с сумерками они и сами сюда полезут. Более чем уверен.
Капитан Ипатов не знал, что у советских солдат не было времени до сумерек, а приходилось укладываться в тот срок, который имелся. Каледин, Солодкин и Снежин вынырнули из белого удушливого дыма у самой ограды помещичьего сада, откуда было рукой подать до неприступного особняка. Они были в мокрых шинелях, которые тотчас скинули; головы были закрыты мокрыми тряпками. Маленькие Снежин и ефрейтор Солодкин просочились сквозь прутья ограды, а вот крупный Каледин не сразу нашел в заграждении пролом, достаточный для того, чтобы он мог пролезть. Перемахивать через ограду сверху – смерти подобно.
Трое лазутчиков оказались в саду. От дерева к дереву, от ствола – к стволу. Эти трое не раз ходили в разведку, они умели работать в унисон, потому окопавшийся в каменной садовой беседке пост был уничтожен без единого звука. Снежин занял место в беседке, а Солодкин и Илья Каледин, перекинувшись знаками на пальцах, полезли в дом. Каледин залез на второй этаж по глухой стене и, пройдя по карнизу, незамеченным достиг большого окна. Он прислушался. Говорили двое. Из разговора было понятно, что именно из этого окна велся огонь одного из трех находящихся в доме пулеметов. Илья стиснул зубы. Власовцы!.. Идти вот так, через дымовую завесу, через пост, чтобы услышать русскую речь предателей?.. Каледин провел ладонью по поясу и, крепко зажав в руке гранату, попридержался за ставень, затем, резко выдохнув, метнул гранату в окно. И припал к карнизу.
Звук взрыва разом заглушил два голоса, зато потом – когда грохот затих, разом заговорили голоса двух или трех десятков людей. Илья снова уцепился за уцелевший ставень и, прокатившись на нем, влетел в затянутую дымом комнату. Дым уже вытягивало через окно; Илья успел различить возникшую в дверном проеме фигуру и дал очередь из «ППШ». Затем, оценив позицию, спрятался за массивным, резного дуба старинным буфетом, который выглядел так внушительно и мощно, что, казалось, выдержал бы прямое попадание мины. В комнате, заваленной осколками после разрыва гранаты, остались лежать трупы трех власовцев и развороченный пулемет. О последнем Илья пожалел…
Он успел взять у одного из убитых автомат немецкого образца, пополнив таким образом свой арсенал. В этот момент в комнату бросили гранату. Илья едва успел открыть рот, но уши все равно напрочь заложило. Однако он все-таки выметнулся из-за буфета, чтобы разрядить длинную,
Грохнуло где-то во дворе: это Солодкин, вне всякого сомнения, не терял времени. На то, чтобы взорвать весь дом, взрывчатки не было, и потому приходилось действовать точечно. Илья занял оборону. Однако чуть погодя он решил, что и враги думают примерно так же: дескать, советские солдаты, закрепившись в части дома, буду дожидаться подхода своих и удерживать так удачно завоеванную позицию.
– Врете, суки… – пробормотал Илья. – Сейчас дружно выясним, кто из нас заслуживает щей с грибами… Ща полное лукошко накидаю!
В этот момент в окно влез ефрейтор Солодкин. Этот был окровавлен, но по-прежнему весел.
– Подложил я им там камуфлет в левом крыле, – сообщил он, – эти чернорубашечники стали в окна сигать, а Ванька их аккуратненько на мушку и – чик! – отрабатывает. Пятерых уже посчитал, кажется. Хорошо рвануло! Меня вот немного зацепило.
– Продвинемся в глубь дома, – сказал Каледин. – У Снежина ракета; когда надо, подадим знак, чтобы пускал.
Он выглянул в коридор с анфиладой. Коридор был пуст. В доме осталась только одна пулеметная точка, два расчета были уничтожены. Теперь восточная сторона помещичьего особняка полностью вышла из-под контроля власовцев. Но Каледин не спешил подавать «маячок» Снежину, у которого была сигнальная ракета для общей атаки.
– Пошли, – сказал он Солодкину.
Они медленно двинулись вдоль стены по коридору. Некоторые двери были выломаны, открывая вид на сломанную, набросанную единой грудой мебель. Но в комнатах уже никого не было: совершенно очевидно было, что все власовцы, не желая дробить свои силы, засели в правом крыле дома.
Без единого выстрела Каледин и Солодкин дошли до огромного парадного зала, который в далекой жизни использовался, верно, для званых вечеров, для танцев, для постановок домашнего театра. Теперь в центре гулкого зального пространства дымился недавно затушенный костер, в воздухе стоял запах гари и свежего пороха, а на выкорчеванной из потолка огромной люстре, валяющейся на полу, какие-то аккуратисты развесили комплекты своей формы.
Да так за ней и не вернулись.
Каледин на пробу сунул в дверной проем зала свою каску. Сразу же грянуло два выстрела, и каска поскакала по полу.
– Эй, вы! – насмешливо крикнул Каледин. – Вылезайте, отстирали немцам подштанники, будет с вас! Пора бы и подыхать уже!
– Тебя, красная сволочь, не спросили! – тотчас же ответили ему. – Сиволапые гориллы! Сам живешь, как скот, и других хочешь заставить жить так же?
– О, да мы идейные? – поинтересовался Каледин и, выставив автомат, дал очередь наугад, вслепую.
Вклинился чей-то высокий баритон, в котором звучали сардонические нотки:
– В Совдепии разрешили говорить? Какой бодрый голосок у этого колхозника проклюнулся! Какие слова знаем: «идейные»… У батьки Сталина в родном селе, поди, только мычал. Так вот, животное! Мы – Русская освободительная армия и воюем против большевистского режима, понятно тебе, скотина? У всех нас был шанс. Мы им не воспользовались. Теперь опять будем гнить – каждый в своей канаве: мы – в расстрельной, вы – в гулаговской.