Жиган против банды
Шрифт:
Поразмыслив, Константин пришел к неутешительным выводам – Наташа Третьякова променяла занятие философией не только на рекламирование пылесосов и кофеварок.
«Если эти две подружки были неразлучны, значит, и Светлана могла в свободное от журналистики время подрабатывать в «Геркулесе», – подумал Константин, подъезжая к дому Наташи. – Такие случаи не редкость, это факт. Клебаничев воспитывал свою дочь строго и вряд ли вообще выделял ей деньги на мелкие расходы. А в таком возрасте девушкам столько всего нужно – косметика, украшения, сумочки, туфельки. Гонорары журналиста не так уж и велики, как может показаться на первый взгляд. Выход
И все же поговорить с Наташей Третьяковой стоит. Увы, в этом мире не все так чисто и непорочно, как может показаться с первого взгляда. Теперь школьницы хвастаются друг перед другом, кто первой утратил девственность, а в восемнадцать лет остаться невинной считается вообще чуть ли не дурным тоном. Допустим, Светлана Клебаничева работала в «Геркулесе». Обычно хозяева фирмы перед тем, как принимать девушек в штат, изучают всю их подноготную. То, что Светлана – дочь известного генерала, могли знать многие. Те же клиенты, например. Услугами высокооплачиваемых проституток пользуются отнюдь не простые смертные, так что информация о Клебаничевой могла просочиться куда угодно. А кто-то взял, да и воспользовался ситуацией…»
Включив систему охраны и сигнализации своей машины, Панфилов подошел к двери подъезда и нажал кнопку вызова вахтера. Дом на Кутузовском был построен лет тридцать назад и явно предназначался не для простых советских граждан. В нем жили дети бывших партийных шишек, которым квартиры перепали по наследству, и «новые русские», которые приобрели эти хоромы на кровные, «честно» заработанные. В этом высотном доме с тех незапамятных времен сохранился и вахтер, точнее вахтерша – стройная женщина лет сорока пяти, с недоверием посматривавшая на Константина из-за стеклянной перегородки.
– Вы к кому? – строго спросила она.
– В сто сорок пятую, к майору Третьякову, – широко улыбнулся Панфилов.
Несколько секунд вахтерша внимательно разглядывала Константина, затем, поджав губы, открыла дверь.
– Ладно уж, проходите…
Панфилов пересек просторный холл и, оказавшись у широкой двери добротного лифта, нажал на кнопку. Он еще не решил, какие вопросы будет задавать Третьяковой, и не представлял, как девушка вообще отреагирует на вторжение в ее частную жизнь. И хотя в правом кармане Панфилова лежало удостоверение следователя Московской городской прокуратуры на имя Федора Вологжанинова, Наташа вполне могла отказаться от разговора или, того хуже, позвонить в прокуратуру и потребовать объяснений. Впрочем, российские граждане практически не знают своих прав, а небрежно показанное удостоверение в твердой обложке развязывает языки даже самым ярым перестраховщикам. Люди привыкли верить бумажкам, привыкли верить представителям власти, но только не здравому смыслу и собственной интуиции.
Секунды, пока кабина лифта поднималась на пятый этаж, показались Панфилову вечностью. Роль частного детектива порядком угнетала его.
Размышления Константина прервал едва уловимый толчок – кабина остановилась, и двери бесшумно поползли в стороны. Он
Нажал кнопку звонка и, услышав несколько тактов широко известной мелодии Мендельсона, улыбнулся. Дверь была широкая, стальная, оснащенная новейшей сигнализацией и панорамным «глазком». За такими будут убивать, никто не услышит – полнейшая звукоизоляция.
«Железный занавес», – некстати подумал Константин и мгновенно подобрался, почувствовав, что из квартиры за ним наблюдают.
– Кто там? – спустя несколько секунд спросил негромкий девичий голос.
– Из прокуратуры, – Константин развернул удостоверение и подсунул его прямо к прозрачному, выпуклому, вытянутому по горизонтали «глазку».
Щелкнули замки, дверь чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулся остренький конопатый носик. Кроме этого характерного носика, отмеченного поцелуем весны, Константин разглядел еще и испуганные зеленые глаза, а также упрямый подбородок, чуть выдающийся вперед.
– Чего вам? – совсем неинтеллигентно спросила девушка.
– Мне нужно поговорить с Натальей Третьяковой.
– Это я. А что, собственно, произошло?
– Может, вы пригласите меня войти? – учтиво предложил Константин. – Или так и будем разговаривать на лестнице?
Неожиданно девушка захлопнула дверь, но только для того, чтобы сбросить цепочку.
Через секунду Константин уже находился в темной, но просторной прихожей, насквозь пропахшей французскими духами «Жадор». Панфилов считал себя поклонником высокого мастерства парижских парфюмеров, но сейчас чарующее сочетание ароматов магнолии, розы, сливы и орхидеи мешало сосредоточиться и, как это ни парадоксально, даже раздражало.
Наташа стояла от него совсем близко – юная, беззащитная, длинноногая. Короткая стрижка делала ее похожей на мальчика. Наверное, среди клиентов «Геркулеса» Третьякова пользовалась бешеным спросом – ведь многие стареющие акулы подпольного бизнеса обожают играть в набоковскую Лолиту.
– Ну и что хотел узнать следователь прокуратуры Вологжанинов? – В голосе Натальи послышалось раздражение.
«Гляди-ка, даже фамилию разглядела!» – поразился Константин.
– Я хочу задать вам несколько вопросов… – уверенно начал он, но так и не закончил эту фразу.
Девушка нетерпеливым жестом убрала со лба челку и нервно перебила его:
– Вопросов? Интересно, с каких это пор прокуратура переключилась на частную жизнь добропорядочных граждан?.. Вы вообще-то в курсе, что здесь проживает бывший майор КГБ?
– Погодите, не суетитесь, – попытался успокоить ее Панфилов, догадавшись, что Наташа чего-то смертельно боится.
«Но уж не того, что ее знаменитые предки узнают, кем на самом деле работает их внучка», – с грустью подумал он и, улыбнувшись как можно шире, вслух произнес:
– Поверьте, это не допрос, а частная беседа.
– Знаю я ваши частные беседы, – настороженно буркнула Третьякова.
Константин ждал, что девушка пригласит его пройти в комнату или хотя бы на кухню, но Наташа молчала. Смотрела на него огромными глазищами, не мигая, покусывала нижнюю губу и нервно теребила шелковый халатик.
«Наверное, она очень похожа на своего знаменитого деда, – некстати подумалось Константину. – В ней чувствуется порода. Этот острый конопатый нос, подбородок с характерной ямочкой, глаза, наполненные злостью и… отчаянием…»