Жил на свете рыцарь бедный

Белоусова Вера Михайловна

— Посмотрите, как интересно, — вдруг сказал Мышкину в самое ухо стоявший у него за спиной Гаврюшин. — Зеркало… Сразу видно, кто здесь жил.

Мышкин вздрогнул от неожиданности.

— Кто — жил? — удивленно переспросил он.

— Н-ну… — Гаврюшин немного растерялся. — Ну, скажем так… гетера… красотка… чтоб вам было понятнее. Смотрите… Зеркало — в самом центре, всей комнате голова. Сразу видно, что главный предмет. И погибла — прямо перед зеркалом. Символично…

— Да-а… Это вы действительно… здорово… — удивленно протянул Мышкин. — А я как-то не обратил внимания.

Гаврюшин удовлетворенно хмыкнул и тут же обругал себя за несдержанность. Однако,

заглянув Мышкину в лицо, он убедился, что тот ничего не заметил.

Замечание Гаврюшина показалось Мышкину весьма любопытным и сильно его заинтересовало. Но с зеркалом приходилось повременить. Зеркало стояло на месте и не требовало принятия немедленных решений — в отличие от мелких и мобильных предметов, с которыми следовало разобраться до ухода экспертов и понятых. Мышкин подошел к журнальному столику. С краю лежал «Cosmopolitan», последний номер, в центре — книга в суперобложке, имевшая роскошный, подарочный вид. Суперобложка была не то черная, не то очень темно-синяя — Мышкин не разобрал, сверху шла серебристая полоса, и даже не полоса, а скорее, небрежный мазок серебряной краски. Надпись гласила: «Сочинения Федора Сологуба», и ниже: «Серия «Серебряный вихрь». Мышкин взглянул на книжную полку. Несколько книг той же серии стояли рядком на самом видном месте. «Что за «вихрь» такой? — машинально подумал Мышкин. — Почему — «вихрь»? Да что это со мной сегодня? Разве в этом дело?»

— Вот это надо проверить, — сказал он, обращаясь к экспертам. — Очень тщательно, прошу вас.

— Проверим, проверим, инспектор. Что бы мы без вас делали! — хмыкнул тот, что стоял ближе всех — знакомый Мышкина еще с «доисторических», по его собственному определению, времен.

Оставшись вдвоем, Мышкин с Гаврюшиным испытали некоторое смущение. В квартире стало неожиданно тихо, как-то слишком тихо после недавней суеты, как будто в ней ничего не случилось. Кто-то должен был заговорить первым. Оба открыли рты одновременно, но тут в дверь постучали, и на пороге возникло новое лицо. На вид вошедшему можно было дать лет шестнадцать, от силы — семнадцать, роста он был довольно высокого, но с совершенно детским лицом и детскими пухлыми губами. Он твердым шагом подошел к Мышкину и громко произнес:

— Скворушко.

— А! — растерянно сказал Мышкин. — Э-э… Простите…

— Это фамилия, — пояснил юноша, заливаясь краской. — Моя фамилия. Николай Скворушко.

Мышкин и Гаврюшин смотрели на него в полнейшем недоумении.

Юноша смутился еще больше и пробормотал:

— Извините… Я думал, вас предупредили. Я стажер. Меня прислали вам помогать…

Мышкин мысленно обругал себя старым склеротиком. Обещание Терещенко прислать в помощь стажера почему-то начисто вылетело у него из головы. Да и вид этого Коли сильно сбивал с толку — очень трудно было поверить, что ему не меньше двадцати.

— Очень приятно, Коля, — приветливо сказал Мышкин, стараясь загладить неловкость. — Проходите, садитесь. Мы тут… кончаем осматривать. А потом будем решать, что дальше…

Коля послушно сел на диван. Мышкин постарался отрешиться от присутствия в комнате третьих лиц, сосредоточиться и понять, откуда берется странное ощущение непорядка, возникшее у него при первом же взгляде на эту комнату, и было ли оно, это ощущение, не придумал ли он его задним числом. Что это могло быть? Как будто какое-то нарушение — не то симметрии, не то логики, не то практического смысла… Зеркало, что ли? А что, собственно, зеркало? Не нравилось ему все это. Ни зеркало не нравилось, ни письменный стол. И музыкальный центр тоже не

нравился. Все было не то и не так, и при этом он был совершенно не в состоянии понять, в чем дело. Что-то упорно мешало сосредоточиться. Отчасти, вероятно, присутствие в комнате других людей. Но было еще кое-что… Перед глазами упорно вставало прелестное личико. Как будто сама Катя задалась целью не дать ему разобраться, в чем дело.

Мышкин сердито тряхнул головой, подошел к трюмо и стал осматривать его со всех сторон, даже на корточки присел. Сначала он действовал наугад, просто потому, что слова Гаврюшина о зеркале его чем-то зацепили, — и вдруг понял, что ищет.

— Окурок нашли, инспектор? — поинтересовался Гаврюшин.

«Расслабился, — отметил про себя Мышкин. — И слава богу».

— Нет, окурков нету, — коротко ответил он. — А у вас что? Скажите, Женя… компьютер выключен?

— Нет, просто экран погас. Сзади лампочка горит, вам оттуда не видно.

— И что на нем?

— Тетрис. В разгаре. Третий уровень.

— Так. — Мышкин задумчиво кивнул. — Что у нас еще?

— Еще у нас записная книжка. С телефонами. И еще одна, не знаю, как называется…

— То есть как это? — удивился Мышкин.

— Ну, такая, в которой планы записывают, дела и планы — на день, на неделю, вроде расписания. Дневник, что ли? Слово забыл. Кажется, теперь так и говорят, как по-английски: органайзер. Глупо как-то звучит…

— Глупо, — согласился Мышкин. — Пусть будет «органайзер». И что там? Есть что-нибудь?

— Еще как! На сегодня — два визита. Увы, без времени. Тошкин Вася. Это номер первый. А номер второй — «А».

— «А» — и все?

— Ну да.

— Может, «А» — это «Антон»? — подал голос стажер.

— Может быть, и так, — пробормотал Мышкин. — Вполне вероятно…

— Кстати, об Антоне… — начал Гаврюшин.

— Да-да, — спохватился Мышкин. — Иду.

Гаврюшин бросил выразительный взгляд на часы. За окном уже давно было совсем темно. Мышкин тоже посмотрел на часы и воскликнул:

— Ничего себе! Я быстро… То есть я думаю, что я быстро, — поправился он. — Мне сегодня, в общем, только один вопрос задать… Вы здесь подождете?

— Я бы покурил, — сказал Гаврюшин. — Выйти, что ли? Нет, на кухню пойду.

Выходя, Мышкин обернулся. Стажер Коля, оставшийся в одиночестве, с большим любопытством оглядывался по сторонам.

Мышкин спустился по лестнице, пересек площадку и позвонил. Дверь открылась моментально, как будто кто-то специально дежурил в прихожей. Внешность хозяина полностью соответствовала гаврюшинскому описанию. Это был довольно высокий, очень худой мужчина, лет тридцати пяти, с длинными светлыми волосами, стянутыми сзади аптечной резинкой, в рваных джинсах и рваной же майке с рисунком, с глазами не то что бегающими, но… неуверенными. «Впрочем, он ведь напуган изрядно», — сказал сам себе Мышкин, доставая удостоверение. Сосед сделал какой-то странный жест, как будто отмахнулся — мол, что вы, что вы! — пробормотал: «Рогов, Илья» и даже добавил что-то вроде «приятно познакомиться».

— Вы… простите, вы с кем хотите говорить — с нами или, — он ткнул большим пальцем через плечо в сторону кухни, — с ним?.. Хотя мы-то что… Мы вроде уже все рассказали…

— Это — да, — согласился Мышкин. — Но знаете, я бы с вами еще поговорил, спросил бы кое о чем, если не возражаете… Не сегодня, конечно. Скажем, завтра… На свежую голову. А сейчас мне нужно Дерюгину… два слова… Он где?

— Тут он, — мрачно сказал Илья. — На кухне. Совсем не в себе. Вы бы его уговорили уехать, что ли…