Жила-была старушка в зеленых башмаках
Шрифт:
— Тут еще полбутылки кагора осталось! Оста вить ее на столе? — спросила Варвара.
— Боже упаси! Что обо мне дети подумают? Спрячь в буфет на кухне да засунь поглубже.
— Как скажешь.
Через час уборка была закончена, и комната приобрела привычный и будничный вид: только громадный букет роз остался стоять посреди пустого, накрытого свежей скатертью стола.
— Ложись давай! Нечего тут расхаживать, обнимая себя за поясницу! — скомандовала Варвара. — Таньку я забираю с собой. У-у, наел пузень! Отожрался, отвел душу!
—
— Да уж сегодня не скажу, не бойся. Я его сейчас еще и погулять выведу — авось он немного похудеет! Лика жаловалась, что у него три дня стула не было. Стула! Какой у собаки может быть стул с морковно-йогуртовой диеты? Тьфу! Но если с Танькой все обойдется, я Лике обязательно скажу, чтобы перестала дурью маяться и здоровую собаку на кроличьем корме больше не держала! Вон он какой довольный, давно я у него такого счастливого выражения лица на морде не видела.
— Ой, а ведь правда, Варенька! Абсолютно счастливая собака, а не ходячая укоризна человечеству!
Варвара с Титаником ушли. Агния Львовна обмотала спину пуховым платком и улеглась в постель — читать «Иоанна Дамаскина». Книга ей с первых же страниц так понравилась, что она и о гостях забыла, зачиталась.
Первой появилась младшая внучка Наталья, Наташка. Когда Агния Львовна открыла дверь на ее звонок, Наталья сразу же протянула ей красную розу на длинном стебле:
— Бабушка, Булочка моя любимая, поздравляю тебя! Ой, а что это с тобой? На тебе лица нет! Опять поясница, да, Булочка? — В детстве Наташа слышала, как старшая сестра Катя звала бабушку «бабулечкой», но у нее так не выговаривалось, а получалось — «булочка», так и осталась бабушка для нее Булочкой.
— Да, детка, радикулит разыгрался. — Для убедительности Агния Львовна потерла свободной от розы рукой поясницу и даже слегка постонала. И тут же подумала: «Вот ведь как странно устроен человек! Спину ломит в самом деле, натрудила за день — так зачем еще и подыгрывать? А вот, выходит, если есть в болезни хоть капелька лукавства — чувствуешь себя симулянткой. Ох, прости меня, Господи!» — вздохнула она.
— Ты ведь лежала, да, Булочка?
— Лежала.
— Ну, так и ложись обратно в постель!
Они прошли в комнату. В руках у Натальи была большая коробка с тортом. Агния Львовна сразу же Подумала, что все не так плохо — можно будет угостить всех чаем с тортиком. Молодец Наташка!
— Ой, какие у тебя розы, Булочка! Класс! Соседки подарили?
— Не соседки, а соседи — молодые люди с нашего двора.
— Какая ты у нас бабулечка-красотулечка, молодые люди тебе в день рожденья тысячерублевые букеты дарят. Ой, тут роз не на одну тысячу! А запах какой! Булочка, а ты мне дашь несколько! розочек, когда я домой пойду? Я у себя в комнате поставлю.
— Конечно, милая! Забери хоть все.
— Да нет, все забрать мне совесть не велит и мама не одобрит. Я половину возьму, если тебе не жалко, ладно?
— Разве мне может быть что-нибудь жалко для моей любимой младшей внученьки?
— Булочка, а я у тебя правда любимая внучка?
— Да, ты у меня самая любимая младшая внучка. А Катенька — моя самая любимая старшая внучка.
— Ну, так неинтересно!
Впрочем, это была их очень старая игра, и Наталья заигрываться не стала.
— Да ладно, это я так, Булочка! Я знаю, что ты нас любишь одинаково, но только по-разному: Катерину за то, что она умная и послушная, а меня, наоборот, за то, что я глупая и озорная. Ведь так?
— Приблизительно так.
— Дай-ка я тебя за это еще разочек поцелую! — Наташка привалилась к Агнии Львовне и принялась обцеловывать ее лицо, приговаривая: — Булочка моя мяконькая, сладенькая, кругленькая, сдобненькая и с изюмчиком! У-у, какая симпатичная изюминка! Ты у нас приятная во всех отношениях старушка с изюминкой! — «Изюминкой» Наташка называла круглую родинку на щеке бабушки, в которой, на взгляд самой Агнии Львовны, ровным счетом ничего симпатичного не было, да еще и волоски из нее торчали. Наташка вдруг вскочила с постели.
— Ой, Булочка! А ведь я тебе подарок испекла! — Она стала развязывать коробку с тортом. — Только он, знаешь, не очень у меня получился. Но я так старалась, так старалась!
Она сняла крышку, и под ней оказался пирог. С одной стороны поднявшийся каким-то пористым утесом, а с другой совершенно осевший, но зато подгорелый почти до черноты; а посередине пирог был вроде и ничего, нормально пропечен, но почему-то корочка на нем лопнула и из трещины лезла капустная начинка.
— Мда-а… — протянула Агния Львовна. — Вид неказистый… Но, может, он на вкус зато хорош.
— Знаешь, Булочка, он и на вкус, по-моему, не очень… Хочешь, попробуем?
— Ну конечно хочу!
— Ты лежи, лежи! Я тебе в кровать подам! Пирог был ничего, местами даже съедобный — там, где он пропекся, но не подгорел, вот только начинка была повсеместно пересолена!
— Понимаешь, Булочка, я ведь из кислой капусты начинку делала, ну и просчиталась с солью…
— А ты соль клала по частям и пробовала при этом?
— Ну что ты, Булочка! Я же торопилась!
— Вот и результат. Ну ничего, детка, благодаря тебе у меня есть все-таки номинальный пирог для гостей. Что за день рожденья без пирога, верно?
— Верно, Булочка! Только ты Катерине не говори, что это я его пекла, ладно? И вообще никому не говори: пусть думают, что это ты по болезни с пирогом не справилась. Ведь могла ты один; раз в жизни неправильный пирог испечь?
— Теоретически могла. Что взять с больного человека, верно?
— Ве-е-ерно!
— Возьми на кухне большое блюдо и выложи на него этот «мой» пирог.
— Булочка! Я тебя ужасно люблю!
— Взаимно, дорогая, взаимно.
Пирог был выложен на блюдо, и стол снова приобрел почти праздничный вид. Тут зазвенел звонок.