Шрифт:
* * *
Существуют люди, питающие страсть к собиранию редкостей — более или менее ценных, в зависимости от их средств. У меня тоже имеется такая коллекция, но скромная, как это обычно бывает вначале.
В нее входит моя первая драма, написанная в гимназии на уроках латыни… затем несколько засушенных цветочков, которые придется заменить новыми, затем…
Кажется, больше ничего и нет, кроме одного очень старого и ветхого жилета.
Вот он. Перед у него выцвел, а спина протерлась. Он весь в пятнах, на нем недостает
Едва взглянув на них, догадываешься, что владелец этого одеяния день ото дня худел и, наконец, достиг той степени худобы, когда жилет становится ненужен, зато появляется настоятельная необходимость в застегивающемся под самую шею фраке из магазина похоронных принадлежностей.
Признаться, сейчас я охотно уступил бы любому эту суконную тряпку, которая мне даже немножко мешает. Шкафов для коллекции у меня пока еще нет, а держать этот многострадальный жилет вместе со своими вещами мне не хочется. Однако было время, когда я отдал за него значительно больше, чем он стоил, и, пожалуй, заплатил бы еще дороже, если бы со мной поторговались. В жизни человека бывают минуты, когда ему хочется видеть вокруг себя вещи, навевающие печальные воспоминания.
Печаль свила себе гнездо не у меня, а в квартире моих ближайших соседей. Из своего окна я мог изо дня в день наблюдать за тем, что происходило у них в комнате.
Еще в апреле их было трое: муж, жена и девочка-служанка, спавшая, насколько мне известно, на сундуке за шкафом. Шкаф был темно-вишневый. В июле, если мне не изменяет память, их осталось двое: муж и жена, а служанка перешла к другим хозяевам, которые платили ей целых три рубля в год и каждый день варили обед.
В октябре осталась только женщина, совсем одна. Собственно, не совсем одна, потому что в комнате было еще много мебели: две кровати, стол, шкаф… Но в начале ноября распродали с молотка ненужные вещи, а у нее из всего мужнина наследства сохранился только жилет, который теперь принадлежит мне.
Однажды, в конце ноября, она позвала в опустевшую квартиру старьевщика и продала ему за два злотых свой зонтик и за сорок грошей мужнин жилет. Затем она заперла квартиру на ключ, медленно прошла по двору, в воротах отдала дворнику ключ, с минуту глядела на усыпанное мелкими снежинками окно, уже ставшее чужим, и скрылась за воротами.
Старьевщик был еще во дворе. Он поднял большой воротник своего балахона, сунул под мышку только что купленный зонтик и, закутав в жилет покрасневшие от холода руки, забормотал:
— Старье покупаю, старье!..
Я позвал его.
— Желаете что-нибудь продать? — спросил он, входя.
— Нет, я хочу у тебя кое-что купить.
— Вероятно, сударь, вам нужен зонт? — решил еврей.
Он швырнул на пол жилетку, стряхнул с воротника снег и с огромным усилием попытался раскрыть зонт.
— Неплохая штука! — приговаривал он. — Для такого снега нужен только такой зонт… я знаю, сударь, вы можете иметь совсем шелковый зонт, даже два. Но они хороши только в летнюю пору!..
— Сколько ты просишь за жилет? — спросил я.
— Какой жилет? — удивился он, вероятно подумав, что речь идет о его собственном.
Но вдруг он сообразил, о чем я говорю, и быстро поднял валявшуюся на полу тряпку.
— За этот жилет?.. Вы, сударь, имеете в виду этот жилет?..
А потом, видно, в нем проснулось подозрение, и он спросил:
— Зачем вам, сударь, такой жилет?..
— Сколько ты за него просишь?
Желтоватые белки его глаз сверкнули, а кончик длинного носа покраснел еще сильнее.
— Да рублик… сударь! — объявил он, развернув передо мной товар таким образом, чтобы показать все его достоинства.
— Даю полтинник.
— Полтинник?.. За такую одежку?.. Как можно! — тянул старьевщик.
— Ни гроша больше.
— Да вы шутить изволите, сударь!.. — сказал он, похлопывая меня по плечу. — Сами ведь знаете, сколько такая вещь стоит. Ведь это одежка не для малого ребенка, а для взрослого человека…
— Ну, если не уступишь за полтинник, так ступай. Дороже я платить не стану.
— Вы, сударь, не сердитесь! — смягчился старьевщик. — Совесть мне не позволяет отдать за полтинник, но я полагаюсь на ваше разумение… Скажите сами, чего он стоит, и я не буду спорить… Уж коли на то пошло, лучше я потерплю убыток, лишь бы вам угодить.
— Жилет стоит пятьдесят грошей, а я тебе даю полтинник.
— Полтинник?.. Ну, пусть уж будет полтинник!.. — вздохнул он, протягивая мне жилет. — Пусть уж я потерплю убыток, да почин будет… Такой ветер!..
И он указал рукой на окно, за которым клубились тучи снега.
Когда я потянулся за деньгами, старьевщик, видимо о чем-то вспомнив, вырвал у меня жилет и быстро обшарил его карманы.
— Что ты там ищешь?
— Может быть, я что-нибудь оставил в кармане, не помню! — самым естественным тоном ответил он и, возвращая мою покупку, добавил: — Накиньте, ваша милость, хоть гривенник!..
— Ладно, будь здоров! — сказал я, отворяя дверь.
— Низко кланяюсь!.. У меня дома есть еще очень приличная шуба… — И уже с порога, просунув голову в дверь, он спросил: — А может быть, сударь, прикажете принести вам брынзы?..
Через несколько минут он снова выкрикивал во дворе: «Старье покупаю!» — а когда я показался в окне, поклонился мне, дружески улыбаясь.
Повалил снег, до того густой, что стало почти темно. Я положил жилет на стол и предался размышлениям — то я думал о женщине, которая, выйдя из ворот, побрела неведомо куда, то об опустевшей квартире по соседству, то, наконец, о владельце жилета, укрытом толстым, все нарастающим слоем снега…
Всего три месяца назад, в ясный сентябрьский день, я слышал, как они разговаривали. В мае она однажды даже напевала какую-то песенку, он смеялся, просматривая воскресный выпуск «Курьера». А сегодня…