Жили-были солдаты (сборник)
Шрифт:
Сначала проверил, всё ли в порядке, хорошо ли растут на грядках огурцы, а потом стал рассматривать самолёт: латаные крылья, которые побывали не в одном воздушном бою, облупленные бока, красные звёздочки.
И стало Ване грустно за самолёт: стоит он, всеми забытый, на четвёртом посту, и окружают его валенки, морковь и редиска, и никогда не подняться ему в воздух, никогда не заберётся
А самолёт стоял и, даже врытый в землю, казался стремительным, будто лётчик с механиком на секунду отошли куда-то в сторону покурить.
И тут Ваня подумал: «Так и отслужу я в армии и не узнаю, что чувствует лётчик, когда сидит в кабине самолёта и держит штурвал. Махнуть бы на всё рукой, залезть в кабину, надвинуть поплотнее пилотку, чтоб ветром не сдуло, — и фьють!.. Помашу сначала крыльями над своим домом — мама выскочит на крыльцо, крикнет: «Куда ты,
Ваня?» — «Воевать, мама!» Пролечу на бреющем над всей деревней и — в бой. И ещё долго будут говорить все, как я прилетал на своём самолёте».
И вдруг Ваня и правда почувствовал себя настоящим лётчиком.
Легко, будто делал это всю жизнь, вскочил в кабину самолёта, дал газ, и вот уже несётся его верная машина в бой, а против неё — три фашистских истребителя. И сошёлся Ваня Дудкин с ними в неравном бою… Вот один фашист отвалил в сторону — дымит, чёрный шлейф за ним тянется… Вот другой… Вот третий… Выиграл этот неравный воздушный бой Иван Дудкин, и когда, счастливый, возвращался на базу, окликнул его начальник караула — наш лейтенант.
— Далеко ли собрались лететь, рядовой Дудкин?
Смотрит Ваня: сидит он в самолёте, самолёт по-прежнему врыт в землю, а около самолёта стоит лейтенант и осуждающе на Ваню смотрит.
Ваня говорит:
— Виноват, товарищ лейтенант! Больше этого никогда не повторится.
Но всё равно наказали Дудкина. И хотя нам всем тоже было бы интересно
посидеть в боевом самолёте, понимали мы: нарушил Ваня свой долг, забыл о том, что он часовой, а не лётчик, и кто угодно мог пробраться на четвёртый пост, а Ваня ведь ничего-ничего не слышал.
Однажды вернулся я с военных занятий очень грустный. Заметил это Володя Московский и говорит:
— Наши футболисты опять вчера проиграли.
Этим он хотел меня насмешить. Но я всё равно сидел грустный.
Понял Володя, что не насмешит меня, и говорит:
— Ты что сегодня такой грустный!
— У моей мамы, — говорю я, — завтра день рождения. И мне очень хочется поговорить с ней по телефону. Давно я её голоса не слышал. Знаешь, какая у меня хорошая мама? Вернусь из армии — всегда буду её слушаться.
Вздохнул Володя, видно, тоже свою маму вспомнил. Посоветовал мне не огорчаться и ушёл. И не знал я, что ушёл Володя искать Ваню Дудкина, Нахимова и Храброва, чтоб сообщить им, что у моей мамы день рождения, что я сижу грустный и очень хочу своей маме позвонить.
— Пусть звонит, — сразу сказали Дудкин и Храбров. — Телефона, что ли, жалко?
— Не жалко, — говорит Володя, — но ведь у нас — военный телефон. Вдруг по нему кто-нибудь нашему генералу будет звонить? В штаб. Тогда что? Военный телефон невоенными делами занят?
Действительно, неловко получается: военный. телефон — и невоенными делами занят. Надо идти к старшине.
— Разрешите обратиться, — говорит Нахимов.
— Обращайтесь, — говорит старшина.
Володя с Ваней ему всю историю рассказывают, а Нахимов говорит:
— Да, так оно и есть.
Выслушал старшина. Говорит:
— Сделать я для вас ничего не могу. Сами знаете: военный телефон есть военный телефон. Посторонними делами на нём заниматься не положено.
— Разрешите идти? — говорит Адмирал.
— Идите, — говорит старшина.
И всё: раз не положено — значит, не положено.
Идут Храбров, Нахимов, Дудкин и Московский в казарму, а старшина надевает пилотку и отправляется к командиру взвода.
Говорит: так, мол, и так, скучает один солдат, хочет поговорить с мамой.
Покачал головой командир взвода:
— Вряд ли что-нибудь я смогу сделать. Военный телефон — это военный телефон. Не может он невоенными делами быть занят.
Но снимает трубку военного телефона и говорит:
— Товарищ генерал? Разрешите обратиться по личному вопросу.
— По личному? — говорит генерал. — Обращайтесь.
— Завтра у мамы одного моего солдата день рождения, — говорит лейтенант. — И вот солдату хочется позвонить своей маме и поздравить её. Но не может же он, товарищ генерал, звонить по военному телефону?
Генерал говорит:
— Не может. Военный телефон — это военный телефон, для военных разговоров. А где его мама живёт?
— В Ленинграде, — говорит лейтенант.
Помолчал генерал, потом посоветовался с кем-то и говорит:
— Я тут посовещался с начальником штаба, и он тоже считает, что разговор с мамой можно приравнять к военному разговору. Поэтому приказываю: завтра в семнадцать ноль-ноль явиться солдату в штаб для разговора с мамой. Вопросы есть, лейтенант?
— Никак нет, — говорит лейтенант и вешает трубку.
И назавтра я разговариваю с мамой.
Спрашиваю её, как она себя чувствует, и передаю приветы от Дудкина, Храброва, Московского и Нахимова, поздравляю с днём рождения и говорю, что немножечко соскучился без неё; попутно сообщаю, чтоб она не тревожилась, потому что если я и мои товарищи в армии, значит, мама может быть спокойна: ничего такого с нашей страной не случится.