Жить и умереть свободным
Шрифт:
Вскоре разыгралась метель. Зашевелились, тревожно зашумели, застонали, заскрипели над головой сосны. Шелестящий мрак заплясал над искрящимся пламенем.
Поужинав и покормив пса, Миша залез в спальник и сразу заснул. Он спал как каменный, не слыша ни ровного шума сосен, ни уханья филина, стонавшего где-то совсем рядом, ни далекого воя волков – ничего из тех лесных звуков, которыми была полна густая и непроницаемая, плотно обступавшая его тьма.
Проснулся он под утро, точно от толчка, когда чуть брезжил серенький рассвет и заиндевевшие стены выглядели в морозной мгле размыто и неопределенно. Сквозь огромный пролом в крыше виднелись заснеженные деревья. Где-то совсем рядом тревожно лаял Амур. По тональности этого лая охотник сразу же понял – произошло нечто неординарное.
Так оно и случилось…
Едва
В дверном проеме, давно уже лишенном двери, стоял огромный медведь. Под его лапами сухо похрустывал наст. Медведь явно раздумывал – стоит ли ему заходить в это заброшенное строение или нет. Зверь был огромен, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. Это был типичный медведь-шатун; видимо, какие-то обстоятельства выгнали его из теплой берлоги, и зверь, потерявший сон, отправился по зимней тайге в поисках пропитания. Понюхав рюкзак охотника, зверь задышал тяжело и жадно, двигая впалыми боками. Его ноздри тихо и угрожающе подергивались. Из приоткрытой пасти, в которой виднелись старые, желтые, но еще могучие клыки, свисала и покачивалась на ветру тоненькая ниточка густой слюны.
Амур исходил лаем за входом, но напасть на медведя не решался; ведь силы были явно неравны. Зверь же и вовсе не обращал никакого внимания на пса. Каратаев тут же вспомнил о карабине, лежавшем рядом. Однако не спешил извлекать руки из спальника. Кто-кто, а опытный таежник понимал, что теперь ни в коем случае не стоит делать лишних движений, которые могут насторожить непредсказуемое животное. Ведь он запросто мог разорвать охотника куда раньше, чем тот успел бы дотянуться до оружия.
Ситуация была – хуже не придумать. Миша недвижно лежал в спальнике, словно в коконе, напряженно глядя на страшного зверя. Тот вновь потянул ноздрями воздух, приподнялся на задние лапы, словно раздумывая – стоит ему заходить в развалины или нет… Наконец зверь сделал несколько шагов вперед, очутившись от охотника в каких-то нескольких метрах. Теперь можно было и не сомневаться, что он обязательно подойдет к лежащему в спальном мешке человеку.
Прикидываться мертвым не имело смысла. Хотя медведи, как наверняка знал Каратаев, почти никогда не едят мертвечины, зверей этих не так-то просто провести. А уж этот шатун, несомненно, был опытным. Медведь пристально смотрел на Мишу; затем, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, направился к Каратаеву…
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Амур. Верный пес сразу понял, что хозяину грозит смертельная опасность, и потому решил пожертвовать собой. Он с яростным лаем вцепился в поджарый зад медведя. Тот обернулся, одним движением сбросил пса в снег и тут же прижал его задней лапой. Но этого времени было достаточно, чтобы Миша успел высвободить руку из спальника, схватить карабин, передернуть затвор и нажать на спуск.
Выстрел треснул раскатисто и гулко. Иней посыпался со стены прямо в лицо Каратаева. Зверь, присев на задние лапы, обернулся к стрелявшему. В гноящихся его глазках застыло недоумение. Густая кровь темно-бордовой струйкой пробивалась между желтых клыков и стекала на снег. Он зарычал хрипло и страшно, грузно выпрямился, но следующий выстрел тут же опрокинул его на спину. Грязно-серый наст медленно заплывал красным и, подтаивая, слегка дымился у головы зверя.
Напряжение у охотника немного схлынуло. Он быстро вылез из спальника, подошел к туше и, окончательно убедившись, что медведь мертв, бросился к Амуру. Несчастный пес агонизировал. На него было больно и страшно смотреть: сквозь огромную рваную рану на боку виднелись белые ребра, снег быстро набухал кровью… Дернувшись в предсмертной конвульсии, Амур затих…
Несколько минут Миша сидел недвижно. Бурая лохматая туша валялась подле на белоснежном снегу. Рядом, в луже крови, лежал уже мертвый Амур, который и спас ему жизнь…
Тем временем тайга постепенно просыпалась. Шумели верхушки деревьев. Звучно долбил кору дятел. Звонко тенькали, прыгая в кустах, проворные снегири.
Миша достал топорик, тщательно расчистил землю от снега и принялся вырубать топором
Без хорошей собаки в зимней тайге выжить так же тяжело, как и без ружья. А уж выслеживать тут беглых уголовников без подготовленного пса почти нереально. Но делать было нечего – не возвращаться же назад! Да и Каратаев был не из тех людей, которые из-за трудностей готовы изменить раз и навсегда принятое решение.
Собрав рюкзак, он закинул его за плечи, встал на лыжи и двинулся в путь. Километрах в сорока отсюда находилась база лесорубов-браконьеров с небольшим жилым поселком. По мнению Миши, Астафьев с Малининым вполне могли на какое-то время прибиться и к ним. На базе работали в основном китайцы, которые нелегально вывозили лес-кругляк в Поднебесную. Там можно было отыскать все: наркотики, водку, медикаменты, продукты, оружие, боеприпасы, а при желании – даже проституток. Там никто не интересовался ни личностями гостей, ни их биографиями, ни документами, а только их платежеспособностью. Уж если один из беглых зэков, некто Астафьев, действительно был из здешних (так, по крайней мере, утверждал новый начальник поселковой полиции Андрей Будько), то он наверняка знал об этом злачном месте.
Ночной снегопад совершенно замел вчерашние следы Каратаева. Глаза резала однотонная сверкающая голубизна. Утренний ветер разгонял клочковатый туман. Лес, густо посеребренный за ночь, сверкал на солнце искристым инеем. В верхушках деревьев уже вовсю щебетали птицы. С деревьев неслышно сыпался снег, но кое-где на сугробы с легким стуком уже падали тяжелые капли.
Близилась весна. А весна в дальневосточной тайге всегда наступает внезапно. Казалось, еще вчера деревья трещали от морозов, наледь на окнах достигала нескольких сантиметров, сухой снег хлестал в лицо. А на следующий день теплое солнце растапливает непроходимые сугробы, с деревьев мелодично капает, и таежные птицы, неизвестно где прятавшиеся всю зиму, приветствуют обновление земли радостным теньканьем.
Однако ни близость весны, ни звук капели, ни пение птиц совершенно не трогали матерого таежного охотника. Лицо его оставалось суровым и непроницаемым.
Неожиданно из-за высоких крон кедров неторопливо выплыл вертолет в темно-зеленых камуфляжных пятнах. Миша удивленно задрал голову. Это был узнаваемый по службе на Северном Кавказе Ми-28, называемый в армейском просторечии «крокодилом». Вертолет этот, как наверняка знал Каратаев, базировался на «точке» в восьми километрах от Февральска. «Вертушка», однако, теперь летела не в сторону основного аэродрома на окраине поселка и не на «точку», а в совершенно противоположном направлении – туда, где никаких аэродромов и вообще никакого человеческого жилья никогда не было. Да и промысловик, неоднократно бывавший в этих местах, никогда прежде не замечал тут пролетающих военных вертолетов.
– И чего это он тут разлетался? – с недоумением прошептал Каратаев, провожая военный «борт» цепким взглядом таежного охотника.
Темно-зеленый камуфлированный вертолет мерно рокотал над безбрежной тайгой. Винты уверенно врубались в глубокую небесную синеву. Иннокентий Астафьев сидел на месте штурмана-оператора впереди пилота, внимательно наблюдая сквозь остекление носового блистера за всем, что проплывало внизу. К его удивлению, чмошник Малина действительно неплохо пилотировал «вертушку». И хотя первое время Ми-28 шел очень неровно, Чалый был вполне удовлетворен авиаторскими навыками напарника. Шлемофоны с внутренней связью позволяли координировать совместные действия – как, например, при угоне «борта» с вертолетной площадки и расстреле бронетранспортера на просеке. Да и управлять пультом вооружения было не слишком сложно даже для рецидивиста Астафьева. Ведь система вооружения Ми-28 полностью компьютеризирована и работает по принципу «выстрелил и забыл».