Шрифт:
Пролог
Огромная рыже-полосатая кошка пружинисто выпрыгнула из-за сугроба и замерла. Ей показалось, что где-то рядом заскрипел снег. Кошка была голодна, в животе урчало, и это заставило ее все время прислушиваться…
На окраине Февральска, расположенного в диком и безлюдном Хабаровском крае, хищник появился недавно: холода и бескормица привели его, обычно столь осторожного, к человеческому жилью. Амурский тигр нечасто нападает на людей: в тайге достаточно другой живности. Однако последняя зима выдалась снежной и очень злой. Да и тигр был уже немолод, охотиться становилось все трудней. И потому, доведенный хроническим голодом
Тигр стоял почти по брюхо в снегу. Кончики рыже-белой шерсти свалялись и обросли сосульками. Сквозь облепленную репейником шкуру рельефно выпирали ребра. Уши были навострены, длинный хвост нервно подрагивал. Близость поселка не пугала – хищник уже несколько раз заходил на его территорию по ночам, резал местных дворняжек. Ничего угрожающего в поселке не было: залатанные щитовые домики, снятые с колес железнодорожные вагоны, завалившиеся заборы, вьющиеся дымки из труб…
Тем временем шаги приближались. Они были нетверды и неустойчивы. Холодный порыв ветра донос до ноздрей хищника прослоенный букет давно немытого человеческого тела, скверного табака и тошнотворного водочного перегара…
Хищник недовольно задергал хвостом, пригнул голову и спрятался за сугроб, наблюдая за протоптанной по снегу дорожкой. Со стороны поселка шел неопределенного возраста бомж в драном бушлате, растрепанном треухе и стоптанных унтах. Его лицо, напоминающее печеное яблоко, выглядело понурым и печальным. Остановившись, бомж встал против ледяного ветра, сунул в прочифиренные зубы одеревеневший чинарик и, судорожно щелкая зажигалкой, закурил. Затем глухо закашлялся, привычно матюгнулся и удивленно взглянул на окурок: он уже потух.
Человек, пошатываясь, стоял к зверю спиной. Он явно не ощущал опасности. Ветер, гнавший над сугробами низкую колючую поземку, то и дело сносил в сторону рыже-полосатой кошки тяжелый смрад. Хищник вновь забил хвостом, занервничал. В нем происходила отчаянная борьба между отвращением к мерзким запахам и острым чувством голода. Как и следовало ожидать, голод победил. Бесшумно выскользнув из-за сугроба, тигр изготовился к прыжку…
Мгновение – и бомж ощутил, как страшной силы удар сбил его с ног. Спустя какую-то секунду он почувствовал холод вонзившихся сквозь бушлат клыков, и дикая, нечеловеческая боль заставила его истошно закричать.
Крик, отразившись от заснеженных сопок, резко оборвался: легким движением головы тигр зацепил жертву за горло страшным клыком. Из разорванной гортани несчастного вырвалось слабое птичье клокотание, и бомж мгновенно затих….
Спустя каких-то полчаса страшная рыже-полосатая кошка исчезла столь же быстро, как и появилась. И лишь огромные, размером с человеческую голову следы, ведущие в тайгу, да кровавое месиво на снегу свидетельствовали о развернувшейся тут трагедии…
Глава 1
Уж если классический русский бунт слывет безжалостным и беспощадным, то что уж говорить о бунте на русской зоне? Да еще расположенной не в относительно цивилизованной Средней полосе России, а в забытом богом и людьми «медвежьем углу» Хабаровского края!
Как обычно и бывает, все началось с прибытия на зону нового начальника, подполковника Киселева. Прежнего неожиданно и безо всяких объяснений вышибли на пенсию. По одним сведениям – за излишний либерализм к заключенным, по другим – из-за скрытых интриг в краевом Управлении Федеральной службы исполнения наказаний.
Эта колония строгого режима, или «строгач», всегда считалась «черной», то есть живущей исключительно по «воровским» законам. Авторитетные зэки разгуливали по зоне в спортивных костюмах, болтали с «вольняшкой» по мобильникам и даже баловались водочкой и наркотиками. Все это можно было запросто купить через коррумпированных контролеров; за соответствующую мзду сотрудники ИТУ согласились бы пронести на зону хоть пулемет. Между авторитетными блатными и администрацией существовало негласное соглашение: вы, менты, не трогаете нас, а мы пресекаем беспредел среди особо борзых арестантов, обеспечиваем видимость порядка и даже выполнение плана на «промзоне». И всем такое положение вещей вроде бы нравилось. На зоне действительно почти не было беспредела, зато старый начальник никогда не краснел, когда ему приходилось отчитываться о производственном плане.
«Ломать» зону Киселев начал с борьбы с коррупцией среди подчиненных, а также с жесточайшего насаждения режима. Теперь подозреваемых во взяточничестве контролеров могли обыскать в любой момент – потребовать вывернуть карманы, попросить письменных объяснений по поводу денег, обнаруженных в кошельках. Что касается арестантов, то их начали пересчитывать поголовно и во время хождения на завтрак, и во время вывода на работу, и во время хождения на обед, и во время съема с работы, и даже во время хождения на ужин. Тотальные шмоны в отрядах стали нормой. Во время обысков изымались не только запрещенные вещи, но даже фотографии родных и близких, чего прежде никогда не было. Найденная заточка автоматически означала довесок к сроку. Неблагонадежным арестантам регулярно подбрасывали и самопальные ножи, и заточки, и даже наркотики. Избиения вошли в норму. Били в контролерской, били в кабинетах, били в оперчасти и в режимной части, били за нарушение режима и просто злобный взгляд в сторону администрации. Особо недовольных карали водворением в ШИЗО. А по ночам из ШИЗО дергали в «пресс-хату», где «шерсть», то есть ссученные блатные, давно уже приговоренные воровским миром к смерти, издевались над честными бродягами самыми немыслимыми методами, которые свидетельствовали об изощренности ума и полном омертвении чувств. Руководил издевательствами Иннокентий Астафьев по кличке Чалый – один из самых лютых беспредельщиков.
О пыточной камере ШИЗО на зоне ходили самые страшные слухи. Порядки там были пострашней, чем в гестапо. Ни о каком «режиме», насаждаемом новым «хозяином», не могло быть и речи; это была территория полного беспредела. Вопреки Уставу в камере были предусмотрены даже электрические розетки, до самых медных ноздрей заполненные электрическим током. Через обычный зажим электричество можно было подвести к губам, груди или члену жертвы. Пассатижами Чалый и его подручные ломали пальцы, срывали ногти, выламывали зубы. В качестве орудий пыток использовались отрезки телефонного кабеля и дубинки, утыканные гвоздями.
Астафьев явно находил удовольствие в издевательствах над людьми. День без пыток и издевательств наверняка был для него пропащим. Причем цель истязаний была одна: заставить авторитетов ссучиться, то есть записаться в лагерный актив и надеть красную повязку. Особо значимых в блатном мире людей могли или зверски убить, или, что похуже для них, – отпетушить с последующей записью на видео. Профессиональные садисты хорошо знали свое дело: большинство даже самых стойких уркаганов не выдерживали и ломались.