Жить и умереть свободным
Шрифт:
– Это действительно тигр, – спокойно подтвердил промысловик-таежник. – И судя по всему, матерый. Скорее всего, самец. И что теперь?
– Как ты уже понял, сожрал этот тигр нашего Дюню без хлеба и соли, только голова да кости остались. Уж если этот зверь хоть раз человечины попробовал – то наверняка захочет еще раз.
– Тигры – они такие, – степенно согласился таежный охотник. – Обычно людоедами становятся или старые, или больные, или раненые животные, которые не могут или не хотят охотиться. Ведь человек – всегда легкая добыча! Да и люди в тайге обычно ведут себя очень беспечно. Ладно. А от меня что требуется? Ведь ты тут начальство, да и табельное оружие тебе по закону
– Из пистолета тигра не убить. К тому же его в тайге еще и найти надо. У нас на весь Февральск ты, Миша, – единственный профессиональный охотник-промысловик. Лучше тебя на сто верст вокруг никто не стреляет. Я бы даже сказал, что ты – единственный человек, который может найти на этого людоеда управу, – неуклюже подольстил мент и демагогически обобщил: – И вообще наши органы правопорядка всегда были сильны поддержкой честных граждан. Так что, если попадется тебе этот жуткий зверь, – стреляй сразу! А еще лучше – иди в тайгу и ищи его. Или капканы какие-нибудь поставь. Договорились?
– А ты меня потом в свою ментуру закроешь, – спокойно возразил Миша Каратаев. – Мол, нарушение правил охоты, злостное браконьерство, промысел зверя, занесенного в Красную книгу… Знаю я тебя!
При этих словах собеседника Прелясковский почему-то разнервничался, да так сильно, что сразу же налил себе еще спирта.
– Да ведь ты в тайге один будешь, без свидетелей! Пойми: вчера это чудовище бомжа схавало, сегодня – меня… или кого-нибудь из моих родных. А завтра – тебя!
– А вот меня оно точно не схавает! – успокоил охотник-промысловик. – Я-то таежные законы знаю!
– …и вообще: ты у меня договоришься! – продолжил правоохранитель, словно бы не расслышал реплики. – На тебя, ранее судимого, карабин зарегистрирован. А кто тебе его позволил – забыл?
– А я уже давно реабилитирован, у меня и справка есть, – вставил Миша, однако мент никак не отреагировал на эту реплику.
– Не забывай, что я тут и разрешительный отдел, и прокурор, и вообще – единственная верховная власть! – напомнил Прелясковский с нескрываемым высокомерием. – Ты хоть это понимаешь?
– Закон тайга, медведь хозяин, – напряженно прищурился Миша. – Ладно, не кипешуй. Давай сделаем так. Ты привези мне официальное разрешение на отстрел тигра-людоеда, на соответствующем бланке, с печатью и подписью, вот тогда я буду им заниматься. А без этого – извини, никак. Ты ведь мне конкретную уголовную статью предлагаешь. Любоваться балдохой сквозь решку мне больше не хочется… Насмотрелся в свое время.
И тут Прелясковский неожиданно согласился.
– Официальное разрешение, говоришь? Хорошо, сделаю. Только тогда уговор такой: ты тигра не просто пристрелишь, а мне еще и тушу принесешь. Со шкурой, клыками, хвостом, печенками-селезенками… ну, и всем остальным. За соответствующее, как говорится, вознаграждение. Только не от меня лично, а от поселковой администрации. Договорились?
– Когда принесешь, тогда и договариваться будем, – бросил хозяин избушки. – Что-то еще?
Начальник РОВД промолчал, захрустел соленым груздем. Глянул в угол, где на растяжке сушились уже выскобленные собольи шкурки. А затем произнес как бы невзначай:
– А все-таки зажиточный ты мужик, Миша! Наверное, кроме мехов, у тебя тут еще полные кладовые мороженой птицы и зверя?
– Не без того, – безо всяких эмоций ответил промысловик. – А еще соленые грибы, мороженые ягоды, мед, сушеные травы.
– И питьевой спирт, наверное, имеется?
– Привожу из Хабары, когда там бываю. Исключительно для хозяйственных нужд.
– А благодаря кому ты стал таким вот зажиточным? Благодаря своему оружию,
Спустя минут двадцать поселковый правоохранитель, прижимая к груди пакет с дежурными подарками (мороженый глухарь, спирт, кедровое масло, нельма и выделанная соболья шкурка), двигался по протоптанной в снегу дорожке к своему «уазику».
А Миша, закинув за спину карабин, экономным шагом таежника уходил на лыжах в дремучую тайгу. Верный пес Амур бежал следом. Охотник тщательно прокладывал лыжню по свежему снегу, прикидывая маршрут, рассчитывал время. Каратаеву хотелось вернуться к себе еще засветло. Хотя и понимал, что теперь, когда в тайге объявился тигр-людоед, планировать что-нибудь наперед решительно невозможно…
Поселок Февральск, построенный еще сталинскими зэками в тридцатые годы прошлого века, когда-то был весьма многолюден. По слухам, еще лет тридцать назад тут жили почти сорок тысяч человек. Пик расцвета пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, когда неподалеку прокладывали ветку Байкало-Амурской магистрали. Тогда среди тайги появились поликлиника, новая школа, четыре асфальтированные улицы и даже Дом культуры. Однако теперь Февральск являл собой жалкое зрелище, и население поселка уменьшалось день ото дня. Народ с Дальнего Востока массово бежит на «Большую землю», то есть в Центральную Россию. Причин этому много: нечеловеческие условия жизни, суровый климат, отсутствие нормальной медицины, прогрессирующая нищета и невероятный беспредел местных властей… Да и «северные надбавки» давно уже отменены; сегодняшний Дальний Восток – это край огромных просторов и маленьких зарплат.
К тому же условия жизни в Приморье весьма специфические. Хронический недостаток витаминов приводит к тому, что уже к тридцати пяти годам у половины населения вставные зубы. Туберкулез, цинга и даже хроническая дистрофия тут тоже нередкие гости. Немногие могут такое вынести.
Так что теперь в поселке насчитывалось не более двенадцати тысяч населения. Те, кто помоложе да поамбициозней, давно уехали из Февральска в Центральную Россию. Остальные, преимущественно пенсионеры, доживали свой век тут. Рабочих мест в Февральске было немного: небольшая консервная фабрика, лесопилка да вертолетная часть на окраине. Поселковая жизнь была чудовищно убогой в своем однообразии. Серые рабочие будни, похожие друг на друга, как пуговицы на солдатской шинели, редкие праздники с дикими пьяными загулами, «ершик» в пивнухе по поводу выплаченной зарплаты… Местные нравы не отличались высокой моралью. В Февральске пили абсолютно все мужчины и большая часть женщин, притом пить начинали не позже, чем с четырнадцати. Тотальное воровство и незамысловатый разврат были нормой жизни для большинства. Посельчан не смущали ни малолетки, начинающие трахаться с двенадцати, ни десятиклассницы, по нескольку раз переболевшие «сифоном», ни пьяные драки, которые случались на февральских улицах по три-четыре раза в неделю. Да и невероятное количество бомжей, облюбовавших Февральск из-за близости к БАМу, также растлевало сельчан. С каждым днем бомжей становилось все больше и больше, равно как и нелегалов-китайцев, которые пачками прибывали из-за Амура под видом челноков-торговцев, но возвращаться в Поднебесную не спешили.