Жить надо!
Шрифт:
А если нет нормального, полноценного мира переживаний, если спонтанность исчезает, извините, тогда даже в постели с любимым человеком – «cogito, ergo sum», извините еще раз. Не зря же такая поговорка есть: «Истину, как и жену, мы любим только в темноте». Чтоб никто не видел.
Все разные в разрезе рациональности, это мы уже выяснили. Теперь давайте выясним, что эмоционально мы тоже разные! И совсем не обязательно притворяться, что все мы сдержанные, благовоспитанные.
Знаете, каков процент психогенной импотенции в России? Семьдесят. А в Швеции какой? Восемьдесят два. Психогенная фригидность: в Литве –
Почему? Потому что и дома, и на работе – везде конвенции, правила, руководства. Получается глобальная эмоциональная катастрофа. И как следствие этого – падение уровня культуры и искусства. Потому что вся культура вырастает из мира переживаний. Никто же не сказал: «Переживаю, следовательно, существую».
Только переживание сохраняет целостность пространства сознания, целостность субъективной реальности как таковой, несмотря на неполноту, дробность, расчлененность и дифференцированность логически-конструктивных шагов.
Посмотрите, как упрощается мир. Как уменьшается число людей, получающих удовольствие, сопереживая, скажем, Пятой симфонии Бетховена. И все больше и больше людей, которые получают удовольствие от сопереживания вот этому: «Девочка моя синеглазая…»
Оскудение эмоционально-чувственной сферы – это причина невротизации. Проявление этого оскудения – в снижении спонтанности поведения. Но снижение спонтанности ведет к тому, что человек все меньше и меньше осознает свою самоценность. Самоценность самого факта жизни.
Тогда, чтобы доказать самому себе свою ценность, функциональную и социальную, человек судорожно начинает хвататься за внешние признаки: социальный статус, престиж, имидж, упаковку.
Одним повезло: у них очень дорогая, красивая упаковка, другим – нет. Но ведь человек-то живет, а значит, ценен.
То, что мы называем эмоцией, на профессионала производит впечатление грустное. Как в театр зайдешь, или на экран глянешь, или музыку такую один раз послушаешь, думаешь: где же взять столько врачей, чтобы всех этих господ вылечить от неврастении и истерии?
Потом зайдешь к врачам. Те, кто постарше меня, еще ничего, а те, кто помоложе, сами в разносе.
Пропаганда спонтанности – это вообще пропаганда здорового образа жизни. Хочешь хохотать – хохочи, хочешь рыдать – рыдай, хочешь сесть задом наперед – садись задом наперед. Если это никому не вредит, в прямом смысле слова, ты можешь делать все, что хочешь! Вот это и есть здоровый образ жизни – увеличение спонтанности в своем поведении, открытое эмоционирование для расширения своего диапазона.
Вы знаете, как я солидных мужиков удивлял? Посидим, поговорим… Они ко мне немножечко сверху, покровительственно, по плечу потреплют: «Ха-ха-ха, Игорь, ха-ха… Тебе сколько?» Я говорю: «Пятьдесят восемь». – «А почему так хорошо сохранился?» – спрашивают, и я говорю: «Да просто смеюсь, когда хочется смеяться, плачу, когда хочется плакать. Вот и все».
Поэтому я могу выдержать трое суток психологического марафона, а они нет, они сильно зарегулированы. Поэтому мне интересно жить, а им уже нет. Понимаете, у меня солнышко еще светит, а у них уже в тумане. Вот это и есть главное достоинство спонтанности. Таким образом, мы рассмотрели один источник психопатологии обыденной жизни. Это ущемление мира переживания в течение последних 300-400 лет развития цивилизации, это засилье конвенционального поведения, не дающего человеку проявляться спонтанно, значит, самоценно. Последствия этого можно увидеть (я сейчас нарушу приличия), даже когда человек отправляет естественные
Не только наедине с миром, не только беседуя о духовных вещах, но даже наедине с собой – мы не спонтанны. Поэтому так трудно понять, что такое импульс, что такое момент истины, что такое резонанс.
Меня как-то спросили: «А можно идти по духовному пути в короткой юбке?»
В короткой юбке очень удобно. По духовному пути – замечательно! А без штанов – знаете, как удобно! Помню, работал я в Вильнюсе в летнем лагере, так за два месяца ни разу штанов не надел, все время в плавках. А работал как! Спонтанно!
Иногда есть смысл взять себя за волосы и выдернуть из болота, и иногда даже эпатаж, если вы осознаете, зачем это делаете, и понимаете, что это временная мера, хорош.
Есть у меня такое воспоминание, которым я горжусь. Я был сыном прокурора железной дороги, а приятель – сыном директора библиотеки университета, профессора. Чем мы занимались – мы цветы воровали. Не у частных лиц, а у государства. Мы с ним ползли по площади Ленина, который у нас в Вильнюсе смотрел на здание КГБ, а рукой показывал на консерваторию (теперь его уже нет там), и резали ножницами розы. Вокруг ходит милиция, КГБ, а мы ножницами эти розы – пятьдесят шесть штук, как сейчас помню. И весь этот риск для того, чтобы на следующий день войти посреди танцев, в паузе – девочки с одной стороны, мальчики с другой, – у себя же в школе, и кинуть эти розы под ноги хорошему человеку. И что интересно, об этом потом ни один человек не вспомнил, даже намеками, – ни учителя, ни ученики, ни пока я учился, ни потом, когда ушел в вечернюю школу.
Ни один человек ни одним намеком не напомнил мне об этом событии. Я понял, когда стал психологом – в этот день.
Это был восьмой класс, в городе Вильнюсе, в привилегированной восьмой средней школе. И сколько я потом бывал на встречах выпускников, среди своих учителей, одноклассников – ни на следующий день, ни десять лет спустя никто не напомнил. А что я такого сделал? Вы подумайте. Юрка открыл ногой дверь, я вошел вот с таким букетом роз, никто же не знал, что я их на площади Ленина резал. Подошел к ней, причем не к возлюбленной, а к другу, которого я нечаянно обидел. А человек – калека, вы понимаете, я просто думал извинения попросить, ну и решил таким способом. Прошел через весь зал, сказал: «Прости!» Бросил цветы, развернулся и ушел. Все как воды в рот набрали. Вот вам и психология. Ведь мы с приятелем подставляли своих отцов – со всей их карьерой, – случайно уцелевших в сталинском терроре. И себя самих. Ради чего? Ради этих пятидесяти шести роз?
Зачем? – спрашивал я себя сегодняшнего. Ради чувства свободы. Нам хотелось – и мы это делали. Может быть, поэтому в нас немножко меньше страха было социального, исходного, чем в других наших сверстниках. Это эпатаж, конечно, это совершенно глупый риск с точки зрения рациональной, но с точки зрения переживания… Надо еще подумать, что сильнее – оргазм или это.
Ведь мы в нашем государстве бывшем, да и во всей нашей цивилизации, воспитаны с позиции воина. С позиции сражения. Мы сражаемся с природой, покоряем ее, с капиталистами сравнялись. Мы просто забыли, что, как говорил мой не очень любимый писатель В. Г. Короленко: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». То есть это как бы ему присуще.