Житие мое. Трилогия
Шрифт:
Сектант посмотрел на Бера со сдержанным торжеством, в виске капитана снова забилась ледяная иголка. Паровоз представил себе последние двадцать лет, повторяющиеся снова и снова: мнимый покой, бесполезное трепыхание и ложная победа. Глядя в глаза Искусника, он позволил себе увидеть такое будущее, осознать его… и ухмыльнулся.
— Ну, в этот раз вас остановили до того, как вы успели серьезно напортачить. Хотя, вряд ли ваш Хаино последует примеру Салариса и примет яд. А на тот случай, если вы питаете какие — то иллюзии, запомните — мы тоже не собираемся никуда уходить!
Философствующий
Сказанное Ризольти было единственным ценным фактом, добытым Бером за все время общения с заключенными. Логично, что и заплатил за него он дороже всего. Очерченная Искусником картина то и дело возвращалась в мысли, но об этом Паровоз особо не переживал — он знал способность некоторых эмпатов внедрять в сознание людей навязчивые идеи. Это как насморк — само пройдет.
«Есть вещи, на которые можно повлиять, а есть стихия. Маяться над тем, что то ли будет, то ли — не будет, это не наш путь. Разве я не делаю все, что можно? Ну, так пусть все будет так, как будет! Сил нет, достали уже…»
По странному стечению обстоятельств, главный виновник страданий капитана находился всего в паре километров от него. На лавочке в привокзальном сквере сидел старик, едва ли похожий на свои недавние изображения. Бессчетные прожитые годы словно воспользовались минутой потрясения и догнали мага: его лицо избороздили глубокие морщины, выцветшие глаза подслеповато щурились, тонкие, почти прозрачные запястья заметно дрожали. Рядом на скамейку опиралась удобно изогнутая палка — непривычный, но совершенно необходимый предмет.
От вокзала подошли двое молодых людей, в которых трудно было с первого взгляда признать белых — слишком решителен шаг, слишком энергичны движения. При взгляде на старика их поведение неожиданно изменилось, ни дать, ни взять — двое заботливых родственников, пришедшие проводить патриарха. Бродящий между скамеек жандарм их нисколько не беспокоил.
— Есть три билета на проходной поезд, правда, в разных вагонах. Остин предлагает купить их перед самым отъездом.
Старик кивнул.
— Хорошо, но билет будет только один. Здесь мы расстанемся.
— Почему?! — молодые люди не могли скрыть потрясения.
— Я… допустил ошибки. Мой разум утратил ясность, а чувства — остроту. Пришло время передать дело в руки молодых. Это ваш мир, вы родились в нем, и несете ответственность за его будущее. Дело Света и Справедливости ляжет теперь на ваши плечи.
— Но как же вы, Учитель?!
— Я не должен привлекать к вам внимания. Все, кто общался со мной за последний год, сейчас схвачены или в бегах. Мы не должны рисковать последними силами. Не беспокойся, Остин, я смогу о себе позаботиться. Возможно, когда шум уляжется, мне удастся вернуться, но в ближайшее время вам придется рассчитывать только на себя.
Молодые люди выглядели печально и немного обиженно.
— Ну — ну, разве это самое важное достижение учителя — подготовить себе смену? Помните, люди по — прежнему зависят от вас. Первое время вам придется быть очень осторожными.
Через полчаса родственники посадили на поезд дряхлого старика, единственным багажом которого был кожаный сундучок, установленный на деревянную тележку. Трудолюбивый паровоз начал путь из зимы в лето, и, по мере того как зелени за окном вагона прибавлялось, тупая усталость покидала белого. К нему возвращалась Сила, медленно, но возвращалась.
Глава 8
Старший координатор северо — западного региона трепетно перебирал листы, исписанные фамилиями Искусников, краткой характеристикой их роли в секте и списком известных грехов. Сведения были давно рассортированы и многократно переписаны, пометки на полях указывали тех, за кем уже отправились тревожные группы и тех, с кем достаточно будет провести душеспасительную беседу.
Мое присутствие Ларкес воспринимал с трудом, а я старался над ним не издеваться: момент триумфа для черного — это святое.
— Дай мне пропуск в катакомбы, пока их не замуровали нафиг.
— Зачем?
— Хочу Клару вниз сводить. Я ей обещал.
— На кой она тебе сдалась?
— Шутишь? Она же писательница! Вдруг она обо мне гадости напишет?
— Логично. Через помойку?
— Лучше от эмпатов. От помойки у меня мостки положены, Сэм посмотрел — в обморок грохнулся.
— Порченый тип — искусниково семя!
— Ага, ага.
Бумажку Ларкес мне наваял и жестом прогнал прочь, чтобы не мешал смаковать мгновения абсолютной власти. Каждому колдуну — своя игрушка. Что характерно: в качестве лидера, нанесшего сокрушительный удар по секте, запишут его, а не меня. И где бы он был со своей властью, если бы я не добыл ему шпионов?
Начальник охраны, выставленной «надзором» в подвале Академии Эмпатов, долго и с подозрением изучал предъявленный мной пропуск, а потом дал нам с мисс Фиберти сопровождающего. «Чистильщика», естественно. Я не возражал и немедленно поручил ему нести бухту альпинистской веревки (тут главное — ни секунды не сомневаться в своем праве). Понес как миленький!
Теперь ориентироваться в темном лабиринте коридоров было легко — меня вела память контроллера. Убежище представало передо мной таким, каким было в те годы, а также в виде полудюжины разнообразных схем. И, чем подробнее я вникал в трофейные воспоминания, тем больше восхищения вызывало у меня окружающее. Дело не в масштабах (хотя и они — тоже ого — го). Древние люди создали величайший в мире артефакт, будучи знакомыми с магией только теоретически. Вот это — подлинное чародейство, абсолютный ритуал! Не видя и не чувствуя — заставлять повиноваться. Мне не терпелось посмотреть на артефакт, именовавшийся в оригинале «генератор фокусирующего поля МакГейма», или попросту — «дырка». У меня такое название вызывало нездоровые ассоциации, поэтому я решил держаться за привычное «ла — ла — ла».
На входе в ядро комплекса нас ждал посланный Шорохом голем. Моих спутников появление конструкта повергло в шок. Мисс Фиберти, допустим, истинной величины угрозы не осознавала, а вот «чистильщик» успел призвать Источник и теперь явно гадал, валить чудовище одно или со мною вместе. Я снисходительно потрепал голема по тому, что заменяло ему плечи.
— Это — страж подземелий. Он — за нас! Кстати, черная магия на него не действует.
— А что действует? — любознательность мисс Фиберти не знала границ.