Житие Одинокова
Шрифт:
Им довелось увидеть редкое зрелище: демаскировку Кремля. Звёзды на башнях расчехлили ещё до их прихода, а теперь их для проверки зажгли и выключили, чтобы окончательно зажечь перед началом парада. Снимали маскировку с Мавзолея. Уносили раскрашенные фанерные строения, придававшие площади совсем чуждый вид.
Участники парада были одеты тепло и добротно. Кто в бушлатах, кто в шинелях, кто в полушубках, некоторые в шапках, как Васькино подразделение, а другие в стальных шлемах, с автоматами или винтовками.
Время от времени бойцов небольшими группами уводили в ГУМ греться. Там под стеклянными галереями разместились медсанбаты, а позади здания стояли ряды карет «скорой помощи»,
Рассветало. И хоть солнце не показало народам свой лик, всё же стало светлее, и Василий смог полюбоваться Мавзолеем. Прекрасное сооружение! Великое! Редкое! Попытался вспомнить, где и чем оно облицовано. Он же геолог, в конце концов! Тёмно-красный гранит с Украины. Ступени из тёмно-серого габбро тоже с Украины. Малиново-красный кварцит верхушки, чёрные траурные полосы в облицовке — с карельских месторождений. А с Алтая ничего…
Вспомнил с тёплым чувством своих соучеников с геологического, даже Гарика Вяльева, приспособленца, сынка замнаркома… А где Надя Присыпкина? Она, помнится, собиралась ехать на Украину, на мраморные рудники. Успела ли уйти при наступлении немцев?.. Вспомнил доцента Загребского, Мирона Семёнова… Где они? Живы ли?
Он перевёл взгляд на стены Кремля. Цвет их, из-за летящего снега, не определялся.
Василий почувствовал дрожь. Не от холода, нет — от понимания того, что, глядя на эти седые стены, он прикоснулся к загадке: что такое Власть? Кремль! Вокруг него много столетий вертится жизнь страны, и даже жизнь окружающих стран. Что в нём такого? Какие-то люди, попав сюда, направляют движение народных масс. Почему? Потому, что оказались именно в Кремле? Или потому, что именно они — такие особые люди?..
Но люди, они же разные. Уж он-то за последние полгода повидал многих в самых суровых обстоятельствах. У каждого свои характеры, нравы, знания, настроения. Миллионы оттенков отношений: дружба, вражда или равнодушие, доверчивость или подозрительность, хитрость и жадность… Наверняка то же самое и в самых верхах. Как же из таких разных людей получается структура — надёжная, как гранит? Ответственные работники попадают туда разными путями. Что держит их? Идея Ленина? Воля Сталина? Ладно, сейчас у нас есть Сталин. А раньше?
Иван Грозный имел идею: объединение русских княжеств, и имел волю. А когда он помер, воли, державшей всех вместе, не стало. Пришло Смутное время. Одни желали на царство польского королевича. Другие — шведского. Третьи — ещё кого-то. В цари вылезали Дмитрии Самозванцы, Шуйские… Наконец, Кремль заняли поляки! Идея — раздробилась, а единой воли так и не было. Даже Кузьма Минин и князь Пожарский…
На трибуну Мавзолея поднялся Сталин в наглухо застёгнутой солдатской шинели и фуражке, вслед за ним — члены правительства, руководители партии, военачальники. Одиноков узнал только Сталина и Ворошилова. Появление вождей отвлекло его от разгадок тайн власти. Он видел, как, поёжившись от сильного ветра, Сталин что-то сказал товарищам и повернулся лицом к площади, на которой как раз появился другой знаменитый маршал, Будённый. Под бой курантов он вылетел из ворот Спасской башни на лихом скакуне! Вася и все-все присутствующие на площади наблюдали, как конь прыгал через сугробы, покрывающие Красную площадь. А с другой стороны прискакал незнакомый Ваське генерал, командующий парадом. Посреди площади генерал отдал Будённому рапорт, и они начали объезд выстроенных войск.
— Здравствуйте, товарищи красноармейцы!
— Здрав! Жел! Тов! Маршл! Сов! Союза!
— Поздравляю вас с 24-й годовщиной Октябрьской социалистической революции!
— Ура-ааааа! Ура-ааааа!
— Здравствуйте, товарищи краснофлотцы!
И вновь от края до края Красной площади летит дружное «Здравия желаем» и «Ура!» Василий видел радостную, довольную улыбку товарища Сталина. Да он и сам чувствовал подъём сил!
Объехав войска, маршал Будённый поднялся на Мавзолей, остановился, а к микрофону повернулся Верховный Главнокомандующий, Сталин. Заговорил о победоносных русских полководцах времён московских царей и Романовской империи, о неизбежности нашей победы и в этот раз… Василия наиболее сильно поразили слова: «Ещё несколько месяцев, ещё полгода, может быть, годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».
«Целый „годик“?! — думал Одиноков. — Господи, Боже, война может идти целый год?.. Конечно, Первая мировая длилась ещё дольше, так она же была империалистическая, и такой техники, как сейчас, у России не было. Нет, год — это слишком долго».
Пока в его голове проносились эти мысли, раздался салют и под «Прощание славянки» начался парад. Его открыли барабанщики, за ними пошла первая «парадная коробка», бойцы в стальных шлемах. Затем — батальон Окружного военно-пулемётного училища. С развёрнутыми знамёнами, под боевые революционные марши шли по главной площади страны артиллеристы и пехотинцы, зенитчики, моряки, конница… Прошли диверсанты, одетые в маскировочные белые халаты и белые полушубки, с автоматами на одном плече и лыжами на другом. Пошёл и их сводный батальон.
А над площадью уже висел тяжёлый рокот: стальной лавиной приближалась к Кремлю прибывшая из тыла танковая бригада, двести броневых машин. Они должны были завершать парад…
Бодро шагая в строю, Вася думал, сколь удивительно упоминание Сталиным древних князей и царских полководцев. Да и Кузьма Минин, так сказать, выпирает: купчина, заставивший народ заложить своё имущество ростовщикам, а на собранные деньги напроворивший наёмное войско из этих, как их, европейских ландскнехтов, искателей приключений. И с этою силой выбил из Кремля поляков-оккупантов. Взял бы денег прямо с ростовщиков-кровопийц, так ведь нет… Всего несколько лет назад разрушили собор, в котором была могила Минина! Про статую, где он вдвоём с Пожарским, кричали: «Убрать купчину и князя с глаз долой!» И перенесли с центра Красной площади на её край.
А теперь купчина и князь — всем нам пример…
Проходя мимо памятника упомянутым древним героям, Василий улыбнулся и подмигнул купцу Минину. Князь Пожарский сидел к нему спиной.
Глава восемнадцатая
Лейтенант Коля Пылаев намыливал мочалку.
— Эх, и погодка, тудыть её, растудыть, — прогудел он. — Правильно говорят: в нашей стране обмороженных больше, чем ошпаренных.
Спорить с этим было трудно, Вася Одиноков и пытаться не стал. Палатка, выделенная под баню, была небольшая, и ему хотелось завершить помывку, пока не подошли командиры других взводов, да и мало ли: может, сам капитан Ежонков пожалует.
— Натуральная зима, а ведь даже декабрь не наступил, — продолжал погуживать Пылаев. Поговорить ему, видать, хотелось. Василий, чтобы не выглядеть болваном невоспитанным, а тем более Пылаев был постарше и возрастом, и званием, обозначил согласие лёгким похмыкиванием.
— Как ты с ними управляешься? — спросил Пылаев. — С орлами своими.
— Нормальные люди, — ответил Василий.
— Я бы не смог.
— Смог бы.
— Нет, Вась. Не всякий бы смог. Вот ты, хоть и помоложе меня, а ведь… Тебя многие побаиваются. Я в штабе слышал, говорили, что ты бесстрашный до ужаса. Правда, что ли?