Жития Святых (все месяцы)
Шрифт:
Когда же воины начали торопить Февронию и уже хотели повлечь ее за собою, она сказала тем святым старицам:
— Молю вас, мои матери, благословите меня на дорогу и помолитесь обо мне.
И Вриенна, воздев руки свои к небу, начала так молиться громким голосом:
— Господи Иисусе Христе, некогда явившийся в образе Павловом рабе Твоей Фекле [8] при страданиях ее, явись и ныне смиренной рабе Твоей Февронии в час ее подвига и свыше невидимо укрепи ее, чтобы и чрез нее прославилось имя Твое святое.
Так помолившись, Вриенна со слезами обняла Февронию и, облобызав ее, отпустила от себя. Воины же, взяв святую деву, повели ее к мучителю Селину.
Немного проводив свою любимую духовную дочь, Вриенна с плачем и рыданием возвратилась в монастырь и, повергшись на землю в церкви, вопияла, молясь к Богу о Февронии. Фомаида же, оставив Вриенну в церкви плачущею, облачилась в одежды мирских женщин и пошла следом за Февронией на позорище. Туда же пошли и те женщины, которые каждую пятницу приходили в монастырь послушать книжные поучения из уст Февронии, биюще в перси свои, они со слезами спешили на позорище, пребывали в сильной печали от того, что лишаются своей учительницы. Весть о том, что Феврония поведена на позорище, дошла также и до Иерии, и она так громко зарыдала, что родители ее и все бывшие в доме ужаснулись и стали спрашивать:
— Что с тобою, Иерия?
— Сестру мою Февронию повели на позорище, учительницу мою отослали на муки за Христа, — отвечала Иерия среди рыданий.
Родители Иерии старались успокоить ее, но она еще больше рыдала и говорила им:
— Оставьте меня, — я не перестану плакать по сестре моей и учительнице Февронии.
Когда она так говорила, родители ее тоже возрыдали, и весь дом огласился плачем о святой Февронии; Иерия же стала просить родителей, чтобы они отпустили ее идти на позорище, и они не препятствовали ей. Взяв много рабов и рабынь, она с рыданием пошла на позорище и догнала множество жен, со слезами спешивших туда же; среди них была и Фомаида, шедшая в мирских одеяниях. Узнав ее, Иерия пошла вместе с нею, и они обе, проливая многие слезы, пришли на назначенное место. Бесчисленное множество народа собралось там, и судьи уже сидели на своих местах. Когда всё было приготовлено, Селин и Лисимах повелели привести к ним святую Февронию. Святая предстала пред ними, имея руки связанными назади, а шею окованною цепями; видя это, почти все там присутствовавшие залились слезами и предались горькому плачу и рыданиями. Мучитель Селин, подав знак к молчанию, сказал Лисимаху:
— Подвергни эту женщину допросу и выслушай ее ответы.
И начал Лисимах допрашивать Февронию. Сначала он спросил ее:
— Скажи нам, какого ты звания — раба ли ты, или свободная?
— Да, я раба, — ответила Феврония.
— Чья же?
— Христова — смело исповедала святая дева.
Снова спросил ее Лисимах:
— Какое имя ты носишь?
И Феврония ответила:
— Нарицаюсь я смиренной христианкой.
Лисимах опять спросил:
— Мы хотим знать имя твое.
— Я уже сказала тебе, что я христианка, ответила Феврония, — но если ты хочешь знать то имя, какое дано мне было при рождении, — то я отвечу тебе: мать назвала меня Февронией.
Тогда мучитель Селин повелел Лисимаху прекратить допрос и сам обратился с речью к святой деве.
— Призываю богов в свидетели, Феврония, что я не хотел снизойти до беседы с тобою; но так как кротость твоя и красота лица твоего победили мой гнев на тебя, — то я спрошу тебя уже не как осужденную, но как дочь мою. Слушай же, дочь моя, пусть боги будут свидетелями, что я истину говорю тебе. Ты видишь сидящего со мною племянника моего Лисимаха; я и отец его Анфим, теперь уже умерший, наметили ему в жены девицу благородную, обладающую многими богатствами, дочь сенатора Просфора, и уже обручили его с нею. Теперь, если ты исповедуешь свою вину пред богами, то мы уничтожим брачный договор с дочерью Просфора и установим новый — с тобою. И станешь ты женою Лисимаха и, как жена, будешь восседать по правую руку его, как теперь восседаю я. Ты видишь, что он красив, как и ты. Послушай же моего совета, как отца твоего; в награду за то я сделаю тебя знатной и богатой, и ты никогда не узнаешь нищеты. Я не имею ни жены ни детей, — и всё, что у меня есть, дарю тебе, — делаю тебя госпожою всех имений моих. Всё это я дам в приданое за тобою господину моему Лисимаху, и буду вам вместо отца. Тогда, видя сколь великой чести сподобилась ты, прославят и ублажат тебя все женщины, — порадуется о тебе и доблестный царь наш и с своей стороны тоже наградит вас многим, ибо он обещался поставить Лисимаха епархом Рима. Вот ты слышала всё, что я сказал тебе. Скажи же мне, что ты не отвращаешься от богов наших, этим ты доставишь великую радость душе моей. Если же не послушаешь моего увещания, то не проживешь, клянусь богами, и трех часов. Итак выбирай себе, что хочешь, и скажи нам.
На это святая Феврония так отвечала Селину:
— Судия! Я имею на небе чертог нерукотворный, в котором совершается брак во веки нерасторжимый, приданное же мое всё небесное царство. Имея Жениха Бессмертного, я не хочу соединиться со смертным и тленным человеком. А о том, что ты мне обещаешь, я и слушать не хочу. Нет, не трудись, судия! Ни ласкательствами и соблазнами ты ничего не достигнешь, ни угрозами меня не устрашишь.
Услышав такой ответ, Селин сильно разъярился и повелел воинам растерзать на ней одежды, затем — опоясать ее худым и коротким рубищем, и поставить почти нагою на позор пред всеми; он надеялся, что святая дева, видя себя в таком бесчестии, устыдится своего позора и раскается в своем упорстве. Воины тотчас исполнили приказание Селина и поставили мученицу почти совершенно нагою пред всеми.
Тогда сказал ей Селин:
— Что теперь скажешь мне, Феврония? Ты видишь, какое бесчестие сделалось твоим уделом, между тем как ты могла бы пользоваться великими благами.
На это Феврония сказала мучителю:
— Знай, судья, что если ты совлечешь с меня не только те одежды, но даже и это рубище, и оставишь меня совершенно нагою, то я ни во что вменю позор сей. Ибо Один есть Создатель мужа и жены; ради Него я готова не только претерпеть стыд наготы, но желаю даже быть усеченною мечем и сожженною огнем. О, если бы сподобил меня пострадать за Себя Тот, Кто добровольно претерпел за меня бесчисленные страдания!
— О, бесстыдная и всякого бесчестия достойная! — воскликнул Селин, — я вижу, что ты гордишься красотою своею, и потому не вменяешь себе в стыд бесчестие наготы, ибо ты надеешься прославиться своею красотою, стоя обнаженною среди народа.
Святая ответила ему:
— Христос свидетель, что до нынешнего дня я не видала даже лица мужчины, равно как и моего лица никто из мирских людей не видел. Неужели теперь, находясь в твоей власти, я буду бесстыдна? Нет, бесстыден ты сам, обнажая пред всеми девическое тело. Но скажи мне, безумный судия: если борец выйдет на олимпийские состязания [9], то не нагим ли он борется, пока не победит противника своего? Точно так же и я, выйдя сюда на борьбу с сопротивным и ожидая для тела моего ран и огня, как могу претерпеть их, оставаясь в одежде? Разве не нагое тело воспринимает раны? И вот я выхожу нагою, чтобы, презирая муки, победить сатану — отца твоего.
Тогда Селин сказал слугам:
— Так как эта женщина сама ищет мук и говорит, что она не боится огня и ран, — то разложите ее на земле, зажгите огонь под нею, и пусть четыре воина бьют ее палками по хребту.
Тотчас воины начали мучить святую, как им было приказано. Долго били святую, так что кровь ручьями текла из тела ее. А чтобы разожженный под нею огонь не угасал, мучители возливали на него масло, дабы пламень становился больше и сильнее опалял мученицу. Когда так мучили святую, многие из среды народа стали кричать Селину:
— Пощади, пощади юную девицу, милостивый судия!
Но тот, не слушая молений, повелел истязать святую деву сильнее; потом, немного укротившись от гнева, приказал прекратить мучения. Воины оставили Февронию и, считая ее уже мертвою, повергли вне костра.
Фомаида, видя столь тяжкие муки Февронии, изнемогла духом и телом и пала на землю к ногам Иерии. При виде этого Иерия громко возопила:
— Горе, горе мне, сестра моя Феврония! Горе мне, учительница моя! Я уже больше не услышу учения твоего. И не только тебя я лишусь, но и Фомаиды; ибо и та, в печали о тебе, умирает.