Живая душа

Трутнев Лев

Сеть держала его за отвороты рукавов, и, помогая себе зубами, рыбак сумел стянуть крепкие нити сначала с правой, а потом и с левой руки. Все это произошло и быстро, и небыстро. Лешка задыхался, захлебывался безвкусной озерной водой. Опять ему померещились живые скопления подводных мхов. Как ошпаренный вылетел он наружу и замахал руками, отплывая прочь от коварной сети.

До берега было не так уж близко, и доплыть до него Лешка вряд ли бы смог: вода стояла холодная, а промокшая одежда сковывала движения, тянула вниз. Лешка устремился к лодке, дрейфующей неподалеку. Тихая вода держала ее почти на месте, не было даже намека на волны. Заплыв с кормы, Лешка со второй попытки сумел ввалиться в лодку и быстро

схватил весла. Ему все казалось, что не он, слишком увлекшись карасями, перевалился через борт, а кто-то посторонний, из-под воды, ловко вывернул лодку. И странное движение мхов в воде припомнилось, и таинственное лесное существо, и вновь дрожь прошила все его сырое, похолодевшее тело.

Рывками греб Лешка к причалу, а едва лодка ткнулась в его настил, выпрыгнул на сходни и побежал в домик.

Охотники уже проснулись, но еще нежились в кроватях, переговаривались. Увидев мокрого с головы до ног Лешку, отец встревожился. Но Лешка успокоил его, сказав, что катался на лодке и нечаянно вывалился у причала, вылезая на сходни. Правда здесь была неуместной. Она только бы растревожила старших, и в другой раз отец не позволил бы Лешке вольничать.

Для себя же Лешка извлек важный урок: на охоте, рыбалке, да и просто в дикой природе надо быть предельно внимательным и осторожным. Только в домике, переодеваясь в сухое белье, он осознал, какой смертельной опасности подвергался: захлестни сеть руки посильнее – и не выпутаться из нее, и кричи не кричи – никто в такое время не услышит.

2

Уже лежа в постели, после того как отец с приятелем уехали стрелять уток на дальнее озеро, Лешка стал припоминать странное рогатое существо, замеченное в лесу, потом какое-то легкое, будто с чьей-то помощью, выскальзывание лодки из-под него, шевелящиеся мхи… Мало ли кто что говорит да пишет. Тут были факты, которые сам Лешка объяснить не мог, но которым он был единственный свидетель. Лешка стал думать о космосе, о иных мирах, о человеческом сознании, необъяснимых явлениях. Ему было четырнадцать лет, и многого он еще не знал, во многом сомневался, многое для него еще основывалось на домыслах и предположениях.

Тени от ближних деревьев закрыли территорию охотничьей базы. Стал отходить за леса мягкий дневной свет, когда Лешка начал дремать. Он находился в том состоянии между явью и сном, когда и реальное еще воспринимается почти доподлинно, и небытие начинает туманить сознание. Лешка слышал короткий лай егерских собак, звон ведра на его подворье, невнятный разговор, но уже что-то плыло на него из лесной чащи, из голубых просторов озера, и молодой женский голос вдруг четко произнес: «К вам можно погреться?» Лешка увидел – зримо или сознанием, этого не объяснить, – какое-то воздушное создание, облачко, похожее на женщину с распущенными волосами, без ясного лица, глаз, появившееся у входных дверей. Оно перемещалось, как табачный дым, двигалось к кровати. Сквозь него отчетливо проступали дверные косяки, доски, рисунки обоев на стене, и тут же невероятная тяжесть стала наваливаться на Лешку, вжимая его в постель. Воздушное создание в этот миг исчезло.

Задыхаясь, страшным усилием всех мышц Лешка сбросил эту странную тяжесть и вмиг пришел в себя. Так же взлаивали собаки, играя или не поделив чего-то, так же разговаривали невнятно на егерском подворье. В домике было сумеречно, но тихо, спокойно, пусто. И плотно закрытые двери отливали лакированной краской. Лешка покосился туда-сюда, чувствуя, как неровно, с холодком, бьется сердце, и привстал. В окно виднелось затуманенное вечерними сумерками озеро, за ним – темные, с сиреневым отливом леса, однотонное небо. Широкая ограда охотбазы уже погружалась в жидкие сумерки.

Лешка на цыпочках прошел к двери и резко распахнул ее. В застекленный проем веранды глянул хмурый

спокойный лес. Еще далеко просматривалось пространство между деревьями. Оно было пустым и обычным. Взяв ружье, Лешка занес его в комнату и поставил у изголовья, предварительно зарядив. Слишком уж много, по его рассуждениям, было за день всяких совпадений. Он плотно прикрыл двери и снова забрался под одеяло. Сознание работало четко, в который раз представляя женщину в виде неясного облачка, и Лешка не мог вспомнить, объяснить себе: наяву он это видел или во сне.

Сомнение терзало его потому, что ясно, это точно, слышались еще звуки, долетавшие снаружи. Да и доски дверей сквозь это нечто виделись слишком отчетливо. А навалившаяся тяжесть? Лешка не находил ответа на все эти вопросы и засыпать сторожился, хотя сон подступал к нему неотвратимо.

Сколько прошло времени, неизвестно, когда Лешка проснулся от ощущения какой-то тревоги и тихо открыл глаза. Кровать отца пустовала – значит, охотники еще не вернулись или вообще решили заночевать там, в машине, чтобы не пропустить зорьку. В окно тек сильный лунный свет. Настолько сильный, что в комнате все было видно до мелочей, даже там, где лежали тени. На полу горело почти квадратное пятно от окна. Такое яркое, что казалось: наступи на него – и обожжешься.

Вдруг за тонкой стеной домика Лешка услышал легкие шаги. Даже улавливалось, как опавшие листья шелестят под ними. Лешка хотел было уже вставать, подумав, что вернулся отец, но шаги вдруг замерли где-то у дверей веранды. А двери он закрыл на крючок, когда брал ружье. Сердце у Лешки притихло в напряженном ожидании: вот-вот раздастся стук. Но шли мгновения – никого и ничего. Лишь в ушах звенело. Шаги вдруг пошли вдоль другой стены, там, где располагалось окно, и Лешка, уже понимая, что это не отец, весь сжался под одеялом, скосив глаза на окно. Он ожидал увидеть за стеклом нечто жуткое, острые гвоздики озноба разбежались по всему его телу, и про ружье забылось. Но шаги миновали окно, а свет от луны как бил неистово, так и бил. «Это то – рогатое», – подсознательно пронеслось у Лешки, и он придвинул ружье поближе. Шаги отчетливо, даже тяжеловато, как ему показалось, пошли мимо глухой стены, словно кто-то там, снаружи, искал лазейку, чтобы проникнуть в домик. Странным было одно: шаги затихали перед входом и возникали уже на обратной, с окном, стороне, будто некто перелетал через домик.

Лешка, затаивая дыхание, поднялся, взял ружье и медленно, на цыпочках, стал подходить к дверям. Приготовясь стрелять, в случае чего, он тихо, по сантиметрам стал открывать двери на веранду стволом ружья. Шаги по сухим листьям в это время пошли в обратную сторону, мимо окна. Лешка подался к нему и поглядел наружу через стекло. Навеянные ветром листья под окном лежали ровным слоем, хорошо различимые в ярком свете полной луны, но никого, кто мог бы производить слышимые шаги, не виделось.

Теперь шаги двигались к входным дверям. Веранда распахнулась перед Лешкой пустым объемом, а за стеклами стоял сонный, весь в причудливой игре теней и лунного света лес, глубоко просматривающийся, с таинственным мерцанием не то инея, не то холодной росы. Но никого не увидел Лешка снаружи.

В ту же минуту вкрадчивые шаги таинственного незнакомца затихли у крыльца. Лешка босиком, на одних пальцах, сделал два-три шага и резко сбросил крючок запора с петли – в широкий проем рванулся стылый воздух с запахами леса и талой воды. Глазам открылось свободное, хорошо видимое пространство, мягкие тени от домика, близких деревьев, ограды – и всё. Тишина, покой… Лешка вышел на крыльцо, поглядел в ограду, в лес, но и там была пустота. Те же тени, тот же лунный свет, холодный стоячий воздух. Он, ежась, вернулся в домик, закрыл на крюк двери, оставил у себя ружье. Боязнь неизвестного, необъяснимого у него не проходила.