Живая душа
Шрифт:
– Пора двигать. – Сутулый шагнул к мирно рокочущему бульдозеру. – А то хватятся тебя да и засечь могут: утро. Инспекция по степи и летом шарится…
Очнулся лисенок в жуткой и непонятной тесноте: и сверху, и с боков его зажимали холодные, затвердевшие тела родных. Страшный рокот, отнимающий волю и силу, сотрясал все вокруг. Лисенок с трудом повернулся и выскользнул между трупами наверх. Непонятно откуда пробивался едва различимый свет, но куда бы ни ткнулся щенок, он встречал незримую упругую преграду. Ужас, охвативший лисенка, до того ожег его сердце, что, захватив в пасть ткань мешка, он замер, как неживой, –
Свет вспышкой ослепил щенка. Он упал на утрамбованную землю ограды и какое-то мгновение не шевелился. Новые страшные запахи подхлестнули лисенка, и он вскочил, понесся, не ведая куда.
Оглушительный хрип резанул слух. Кто-то тяжелый и вонючий сшиб его с ног, опрокинул и со страшной силой, вызывающей жуткую боль, прижал к земле.
Лисенок, задыхаясь от боли и ужаса, только разевал пасть, тускнея глазами.
– Нельзя! – раздался голос человека, а затем глухой удар и пронзительный визг. – Оклемался!
Лисенок, конечно, не понимал человеческого говора, но слышал его ошеломляюще близко и потому еще больше трепетал в бессилии, улавливая голосовые нюансы.
Человек поднял его за хвост, и лисенок стал изгибаться всем еще хрупким телом, пытаясь укусить мучителя. Он видел и страшного зверя, стоявшего неподалеку с оскаленной пастью, и еще больше бил лапами в воздухе.
– Не зырь, не зырь! – говорил человек собаке. – Успеешь потешиться. Пусть подрастет.
Он прошел немного и, открыв одну из проволочных клеток, лепившихся к изгороди, швырнул туда полуживого лисенка.
Ударившись об упругую сетку, щенок отлетел в дальний угол и замер. Все его тело ныло и дрожало, а ушибленные места остро болели. Но, оглушенный и ошеломленный, лисенок не отчаялся, не смирился, он всего-навсего приходил в себя. Весь его инстинкт, весь маленький жизненный опыт сфокусировались на одном стремлении: уйти, вырваться на свободу.
Через квадратики проволочных ячеек, отделивших его от остального мира, лисенок оглядывал обширный двор и следил за человеком и собакой. Запахи и звуки наплывали со всех сторон, и разобраться в них щенок был бессилен. Он видел, как лег в тени изгороди пес, как исчез за каким-то строением человек, и тихо поднялся. Почти не распрямляясь на лапах, лисенок вкрадчиво обошел всю тесную клетку, обнюхал все углы и, не найдя даже маломальской лазейки, с разгона сиганул на сетку, ударив ее упруго вытянутыми вперед лапами. Сетка пружинисто прогнулась и с той же силой, с какой получила удар, отшвырнула звереныша назад. Ткнувшись головой в противоположную стенку, лисенок от боли и злобы сиганул вперед снова и снова шмякнулся навзничь.
Злобный рык аж подбросил лисенка над твердым полом, и, сделав сальто, он метнулся в дальний угол. За сеткой, горя злыми глазами, стоял оскаленный пес. Шум, с которым лисенок атаковал клетку, привлек собаку. Жутко дрожа от близости заклятого врага, звереныш вжимался в неровную и жесткую сетку и готов был продавиться сквозь нее. А пес, рыкнув, лениво обогнул клетку, потом снова, и так несколько раз, пока ему это не надоело. Напоследок, подняв лапу, пес выпустил горячую струю на один из углов клетки и медленно отошел в прохладную тень навеса.
Задыхаясь от злобы и вони, от звериного возмущения, лисенок упрямо стал кидаться на сетку, каждый раз опрокидываясь как попало, но собака больше не реагировала на его выходки, и, обессилев, разбитый и раздавленный болью и унижением, щенок тоже свернулся в углу и притих.
Кроме всех свалившихся бед пленника остро начал донимать голод. Он был до того сильным, что вытеснил все другие чувства, и лисенок готов был грызть ржавую сетку, чтобы хоть как-то заглушить эту жуткую страсть.
В это время хлопнула дверь, и во двор вновь вышел человек. В руке он что-то держал. Пес вскочил, завилял хвостом. Едва уловимый запах попал в нос лисенку. От него будто зашевелилось нечто в пустом его животе. Но природная гордость, переданная матерью, не позволила щенку встрепенуться. А человек уже подходил к клетке. От него шибало сложными токами запахов, один из них был особенно противным. Лисенок поймал тяжелый взгляд его выпуклых замутненных глаз и сжался, готовый защищать себя до последнего дыхания.
– Жрать, поди, хочешь, – прогрохотал человек и, открыв запор, поднял ржавый верхний лист, служащий крышей, и высыпал в клетку часть объедков, отделенных от собачьего стола.
Лисенок весь сжался от сладкого обволакивающего запаха еды, задрожал в голодном нетерпении, и даже голос человека на этот раз не испугал его, но из своего угла он не вышел и даже не шевельнулся.
– Ну-ну, держи марку, – вновь пророкотал человек. – Голод не тетка, еще руки лизать будешь.
Лисенок по интонации, по движению улавливал, что его враг не в злобе, не в возбуждении, но страх перед ним от этого не слабел, и ненависть к нему не проходила.
– Мы и не таких видали. – Человек пошел назад, ровно, без покачивания, будто покатился по широкому двору.
И после этого лисенок не встрепенулся. Он только осторожно приподнял мордочку, смакуя головокружительные запахи, идущие от набросанных объедков.
Пес тем временем управился со своей долей и, лениво цокая по утрамбованной земле когтями, подошел к клетке. Понюхав воздух, он несколько раз ткнулся мордой в сетку, но понял тщетность своих попыток и опять поднял заднюю лапу.
И это унижение стерпел лисенок, оставаясь неподвижным.
Ночь пришла темная и прохладная. Затихли звуки, притупились запахи. Едва держась на дрожащих лапах, лисенок проковылял из угла клетки к пахучим кусочкам еды и стал без разбора глотать их один за другим. Теперь его не видел ни пес, ни человек, и это облегчало и успокаивало. Почувствовав прилив сил, лисенок вновь обследовал всю клетку, теперь уже более тщательно, более спокойно. В одном месте сетка чуть-чуть отделилась от стояка, и щенок попытался зубами отогнуть ее побольше, но только поранил дёсны. С острой чуткостью прислушивался он к малейшим шорохам, доносившимся с разных сторон, но ни один из них не был ему знакомым, не успокаивал его.
Правда, раз лисенку показалось, что где-то близко проплыл родной ему запах – не то матери, не то отца, и он забегал по клетке челноком из угла в угол. Никакой силой щенок не мог понять, что с ним сталось, куда делись его дерзкие сестры и мать. Инстинкт лишь подсказывал ему, что со всеми ими случилась какая-то беда и они больше никогда не увидятся. Лисенок не мог знать, что запах, дошедший до него, был истинным. Это старый лис искал свою семью, и большой опыт не обманул зверя, привел к тому самому двору, где томился в клетке его щенок, но лис, не уверенный в этом до конца, побоялся собаки, запах которой долетал в бурьяны, густо обступившие усадьбу. Да и чем он мог помочь щенку? Стальная сетка крепка.