Живая мишень
Шрифт:
— О Иисус, — пробормотал Сток, когда парня подбросило вверх взрывом, а кровь и кости брызнули в разные стороны. — О Иисус, о проклятие!
Стокли подбежал к пареньку. У того все еще были раскрыты глаза. Большой мужчина опустился на колени около мальчика и, взяв его на руки, начал качать, будто в колыбели. Изо рта парня лилась кровь, но он хотел что-то сказать.
— Скажите моей маме… скажите моей маме, что… скажите ей, что…
— Эй. Слушай, сынок, слушай, это очень важно. Ты сам должен сказать обо всем своей маме. С тобой все будет в порядке, ты слышишь меня? Только успокойся, ведь старина
Он сидел там, ожидая, пока мальчик умрет, носовым платком вытирая кровь, текущую из его рта, и пробегал взглядом по верхушкам деревьев. Внезапно воспоминания вернули его в Меконг, в самый разгар перестрелки, где он шел вместе со своими боевыми товарищами, а слезы текли по лицу. Так много его приятелей и лучших друзей было разорвано на куски очередями вражеских АК-47, противопехотными минами и ручными гранатами, и все они говорили перед смертью о своей маме.
Он взглянул вниз и увидел, что парень умер.
— Ты умер быстро, сынок, — сказал ему Стокли, все еще поглаживая его по голове. — Ты единственный человек на этой земле, который когда-либо опережал старину Стока, и это, черт возьми, действительно кое о чем говорит. Ты был храбрым парнем, я видел это в твоих глазах за то небольшое время, что знал тебя. Теперь ты отправишься в лучшее место. С тобой все будет в порядке.
Сток услышал позади голоса и заметил трех коммандос в черном, поднимающихся по склону. Они тут же направили на него оружие.
— Стойте! — закричал он. — Стойте, черт побери! Здесь вокруг фугасы!
Они вняли его словам, и один из них крикнул Стоку:
— Мы услышали взрыв. Каково состояние потерпевшего?
— Его состояние? — повторил Сток. — У него больше нет состояния.
После того как они забрали труп, Стокли повел команду агентов к месту, где, как ему казалось, он видел вспышку выстрела. Сток шел впереди, вычисляя расположение проволочных растяжек, и, наконец, натолкнулся на дерево со свисающим с него кабелем.
На конце толстого провода была петля, а чуть повыше, где кабель перехлестывался с тросом из нержавеющей стали, был маленький пусковой пульт с черной и красной кнопками.
Сток, не волнуясь за отпечатки, потому что все еще был в свадебных перчатках, подтянул кабель примерно на фут и, крепко ухватившись за петлю, нажал черную кнопку. Устройство напоминало лифт, но без кабины. Он немедленно понесся вверх, оказавшись на высоте по крайней мере 50–60 футов менее чем через 5 секунд. Когда он добрался до вершины, то увидел большой электрический двигатель, прикрепленный к стволу дерева четырьмя массивными болтами. Электричество? В дереве? Здесь должна была быть батарея.
Но кабель с двигателем не вызвали в нем удивления.
Удивительно было то, что стрелок оставил свое оружие на дереве, между веток. Сток снял пропитанные кровью перчатки и попробовал вынуть оружие, не уничтожив отпечатков стрелка. Никак не сдвинуть с места. Тогда он резко ударил по прикладу рукой, но ружье даже не пошевелилось. Неудивительно, что этот тип оставил оружие здесь, на виду. Нужен лом, черт возьми, чтобы
Одно можно было сказать с абсолютной уверенностью.
Парня, который убил Вики и юного англичанина, давно уже и след простыл.
3
Ривер Роуд, Штат Луизиана
После похорон Алекс попрощался с отцом Вики, сел во взятый напрокат автомобиль и поехал вдоль по Ривер Роуд, на юг Миссисипи, к Новому Орлеану. Солнце казалось большим кроваво-красным апельсином, висящим за открытым окном справа от него.
На этой реке выросла его мать; именно здесь формировался ее характер в молодости. Алекс слушал от нее истории о реке, до тех пор пока ее не убили на следующий день, после того как ему исполнилось семь. Однажды он нашел изодранный том книги о Гекльберри Финне, которая затерялась на задней полке книжного шкафа. Мама всегда говорила, что это была самая правдивая книга о реке из всех когда-либо написанных, и, возможно, вообще самая правдивая книга обо всем на свете. Она читала ее Алексу каждую ночь в те давно ушедшие дни, когда они еще были вместе. Гек, Том и Черномазый Джим были столь же реальны для Алекса, как и любой из мальчиков в его школе, и, конечно, эта книга была самым интересным способом узнать жизнь.
«Послушай меня, Алекс Хок, — сказала она однажды, когда он пришел домой весь исцарапанный и окровавленный, приведя домой бездомного кота, — мальчик, который принес домой кота, держа его за хвост, познает кое-что, что не может познать никаким другим способом».
Ему было десять или одиннадцать лет, когда он, наконец, смог перечитать эту книгу самостоятельно. История Гека Финна помогла ему ответить на большое количество вопросов, оставшихся после того, когда жизнь матери так резко прервалась. Его отец был англичанином, и Алекс тоже был англичанином, но мать была американкой, и эта книга помогла мальчику почувствовать связь с ней, видеть ее Америку, чувствовать ее так же, как она. Хок понял, что переключился на воспоминания о матери, потому что размышлять о ком-либо еще было просто невыносимо. Его занимала мысль о том, что надо попытаться найти тот дом, где она выросла, найти комнату ее детства на верхнем этаже и посмотреть на реку из ее окна.
Видеть мир так, как видела его она, собственными глазами.
Агент по продаже недвижимости в Батон-Руже сказал ему, что дом все еще существует. Историческое общество штата Луизиана охраняло его, хотя один застройщик прилагал все усилия, чтобы снести здание. По словам агента, дом назывался «Твелвтрис», построен был в итальянском стиле в 1859 году архитектором Джоном Рэндолфом из Вирджинии. Теперь он принадлежал семье Лонгстрит, но там никто не жил уже в течение нескольких десятков лет.