Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
Потом пошли мелкие городки, деревни и фольварки. И все это надо было отбивать, брать атаками, штурмом. Мы почти не спали. Так, прикорнешь под повозкой с часок — и снова вперед. Когда подошли к Бернау, у меня в роте осталась половина состава. И треть лошадей погибла. Тяжелые пулеметы тащили на себе…
Наша дивизия обходила Берлин с северо-запада. Атаковав Бернау, восточное предместье фашистской столицы, она двинулась на Фальканзее, Науен. За Науен я получил орден Красной Звезды. Такую же награду дали и командиру расчета нашей роты сержанту Нефедову…
Отличился
— Немцы! Немцы! Вон они!
Слева, в ближней роще, мелькали фигуры. Перебегая от дерева к дереву, они накапливались на опушке. Их было много. Обстановка ясная: фашисты прорываются из окружения, хотят пересечь развилку дорог. Через десять минут они сомнут нас…
— К пулеметам! — подал я команду. — Нефедов, на левый фланг!
Сержант и сам уже действовал. Он первым открыл огонь. Заработали и другие расчеты. Но фашисты нажимали. Только плотность и беспрерывность огня могли остановить их. И тут помог Перцев, наш заботливый старшина. Он последнее время всегда возил в повозке пару немецких пулеметов, говоря, что в хозяйстве все пригодится. Я по очереди, чтобы не так быстро грелись стволы, стал бить из этих пулеметов. Нефедов, воспользовавшись дополнительным огнем, сменил позицию. Его свинцовые очереди хлестали вдоль всей рощи…
Прорваться фашистам не удалось. А в Шпандау пытался выйти из кольца целый полк с танками. Бой гремел всю ночь. Все улицы были завалены фашистскими трупами…
На рассвете 1 мая мы входили в Бранденбург. Город горел. Здесь погиб мой друг Дима Фролов.
На окраине, недалеко от аэродрома, мы увидели страшную картину. Возле домов валялись мертвые люди. Мирные немцы, целые семьи. Их расстреляли эсэсовцы. Расстреляли за то, что они вывесили белые флаги…
Немного уже оставалось до Эльбы. Но бои не утихали. 5 и 6 мая у нас были самые большие потери. И даже в День Победы погибали наши бойцы. В районе города Эрихов вражеской пулей был сражен полковник Кцоев. Герой Советского Союза, командир полка…
Вернувшись в Москву, я позвонил Музыкину, нашему командиру дивизии. Не так давно мне стало известно, что он живет в столице, генерал-лейтенант в отставке, Герой Советского Союза. Я узнал, что зовут его Михаил Максимович. Но, представляясь, по-штатски назвать его не мог: привычка, дисциплина. Он дал согласие встретиться у меня на работе, и я хотел послать за ним машину: пожилой человек все-таки, около восьмидесяти…
— Не разрешаю, — сказал он сухо. — Сам доберусь.
И вскоре он появился. Высокий, подтянутый, генеральская форма молодила его. Я доложил, что проехал путем нашей дивизии, был на Одере и на Эльбе…
— Да, Одер, — вздохнул генерал, — не забыть его…
И рассказал мне, как там, у этой реки, спас его от смерти орден. Орден
Мы вспомнили боевых своих товарищей. Живых и погибших, помянули их…
А совсем недавно, в конце марта, встретился я с Павлом Нефедовым, бывшим моим сержантом. Приехал в Белгород на дни литературы, и, смотрю, на вокзале стоит эдакий крепыш с седой головой и озорными голубыми глазами.
— Нефедов? — удивился я.
— Так точно! — молодцевато гаркнул он.
— Откуда о приезде узнал, разбойник?
— Так ведь это самое… военная хватка!
— Ну, Нефедов! И тут ты кинжальным огнем режешь!
— Только кинжальным! Я этот огонь сейчас в сельском хозяйстве применяю. Верная штука! Только пулемет у меня теперь другой, мирный. Все фронтовики должны так действовать…
Мы пошли вдоль перрона. О многом нам предстояло поговорить. Встреча боевого друга, товарища по оружию — нет большей радости. Память о военном братстве, о выручке и верности, нельзя такое забывать. Свято это и вечно.
Максим Коробейников. Смешное и печальное рядом
С генерал-майором Масловым я познакомился уже после войны, на курсах «Выстрел», куда мы прибыли оба — я из госпиталя, а он прямо из поверженного Берлина. Василий Тимофеевич был человек складный, энергичный и сильный. Он чем-то напоминал сжатую пружину. Прибавьте к этому бронзовый загар лица, не сходивший даже зимой, быстрый, решительный орлиный взгляд, в котором угадывалась готовность действовать в любой обстановке моментально и без колебаний, и вы можете представить себе, какого человека имеют в виду, когда говорят, что он хорошо скроен и крепко сшит.
Военная форма очень шла к нему, он был словно влит в нее. Может, поэтому я не видел его никогда в штатской одежде, хотя знакомство наше было довольно продолжительным. Не случайно, очевидно, он и запомнился мне в парадном, для строя, мундире цвета морской волны. Множество орденов и медалей, советских и иностранных, закрывало полностью его мощную грудь, которая, казалось, была специально сделана такой широкой, чтобы носить весь этот «иконостас».
Если к этому прибавить еще сияние Звезды Героя Советского Союза, а также легкую и бодрую походку уверенного в себе человека, то портрет полководца Великой Отечественной войны, с которым меня свела судьба в молодости, будет закончен.
Я питал к генералу симпатию, — мне казалось, на Маслова нельзя было не любоваться. Он, видимо, скоро почувствовал мое отношение. Когда, окончив учебу, я остался работать на курсах, мы сошлись ближе.
Не скажу точно, что его привлекало во мне. Может, молодость и особый неистребимый интерес к жизни, который появился, когда я понял, что чудом остался в живых. Конечно, имело значение также то, что во время войны мы с ним в пехоте хлебнули лиха полной мерой: он на фронте командовал дивизией, я — взводом, ротой и батальоном.