Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
— А на шо его копать, все одно скоро пойдем дальше.
И правда: не успел я возмутиться, как команда — продвинуться на сто метров вперед, только тихо, без шума.
На новом месте начал с нуля. Но теперь уже наметил окоп поменьше — земля тяжелая, рассвет близко и немцы стали постреливать. Надо спешить. Долблю круглую яму, чтобы хоть как-то углубиться, а там, когда пройду мерзлый слой, расширю свое укрытие. А напарник стоит, дрожит от холода. И вдруг — вой мины. Одна, другая, все ближе. Я присел в яме, уткнул голову насколько можно, а напарник заметался, бросился ко мне, навалился сверху и буравит головой, хочет залезть на самое дно. Налет был коротким, быстро прекратился, я вытолкнул своего напарника, упрекнул:
— Ну, как? Копать не хочешь, а лезешь.
Молчит, отряхивается.
— Ну шо? — подал голос второй номер. — Я ж говорив: все одно бросим окопы.
— Пошел ты, — огрызнулся я и побежал вслед за ротой.
А рассвет все сильнее, уже далеко видно, немцы стали поливать нас из пулеметов. В несколько перебежек добрался до траншеи, прыгнул в нее. Траншеи оказались залиты водой. В воде долго не простоишь, надо что-то делать. Отстегнул лопату, принялся долбить в стенах уступы, чтобы можно было в них упереться ногами. Но и враскорячку долго не настоишься. Принялся снова долбить стены, счищать с них землю. Земля сыплется в воду, бугорок растет, и вот наконец поднялась плотника, можно стоять на ней тверже. Траншея, правда, сделалась мельче, зато сухо и твердь под ногами, и руки свободны на случай немецкой атаки.
Пока мостил себе гнездо, прибежал напарник. Плюхнулся, не глядя, в воду да так и остался стоять, как цапля на болоте. Мой дружок по роте автоматчиков, который стал пулеметчиком, увидел, продекламировал:
Я сижу на дне окопа, У меня печальный вид: У меня промокла ж…, И теперь я инвалид.Вокруг засмеялись. А ему хоть бы хны.
Перед нами было ровное поле, залитое талой водой. Она поблескивала под лучами восходящего солнца, и казалось, будто впереди не поле, а глубокое озеро. По цепи передали — приготовиться к атаке, и почти вслед за этим команда: «Вперед!» Это «вперед!», как я понял, ко мне пока не относилось, я приготовился к отражению танков. Пошла пехота, побежала по воде, брызги из-под ног взлетают. Ожили немецкие пулеметы. Я приметил одного, прицелился и выстрелил по нему из своего ПТР. Не знаю, попал ли, но пулемет умолк.
— Вперед! — продолжал кричать вдогонку солдатам командир роты. — Вперед! — раздалось почти рядом. — А вы почему сидите?
Я оглянулся на крик. Рядом стоял старший лейтенант с пистолетом наголо и сыпал матюками.
Я кивнул на свое ружье — мол, у меня ПТР, жду танки.
— Вперед!
— За мной! — сказал я напарнику и выскочил из траншеи. Подхватил ружье за ручку, пригнулся и запетлял по воде как заяц, чтоб немец не взял на мушку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как что-то вдруг резко дернуло за плечо, дернуло резко, сильно, даже рвануло всего назад. И в тот же миг почувствовал, что левая рука онемела и повисла плетью. Какое-то время лежал я, уткнувшись головой в ружье, думал, что делать. Попробовал пошевелить рукой и не смог, острая боль пронзила плечо…
В санбате, когда уже мне сделали противостолбнячный укол, обработали рану и сестра бинтовала плечо, я услышал знакомый тягучий голос:
— Доктор… а я… буду жив?..
Я оглянулся и увидел своего напарника — его несли куда-то на носилках.
Весенняя распутица сделала дороги непроезжими. Автомобили оказались совершенно парализованы. Из-за отсутствия транспорта в санбате скопилось много раненых. Днем и ночью здесь стояли стон, крик, ругань. Тяжелораненые — народ капризный, мнительный, им казалось, что их бросили, забыли, что о них никто не заботится. Самых тяжелых эвакуировали «кукурузниками». Но много ли ими перевезешь? С легкоранеными ходячими нашли самый простой выход: формировали в группы и отправляли в госпиталь своим ходом. Группа, в которую я попал, составилась человек из двенадцати. Нам выдали сухой паек, выписали общий на всю группу продаттестат, вручили старшему группы документы, растолковали маршрут и отправили. Идти предстояло далеко — госпиталь остался где-то на левом берегу Днепра, между
Как только мы вышли за село, сразу же окунулись в такую непролазную грязь, которую трудно себе представить. На большаках, проселках и прямо на поле — всюду были разбросаны машины. Одни скособочились, провалившись в кювет, другие стояли поперек дороги; одни давно замерли, потеряв всякую надежду сдвинуться с места, другие ревели перегретыми моторами, пытаясь продвинуться вперед хотя бы на метр. Грязь засасывала колеса все глубже и глубже, пока машина не садилась на брюхо, делаясь совсем неподвижной. И тогда впрягались солдаты и тащили на себе пушки, минометы, несли на плечах ящики с боеприпасами. Утопая в глубокой грязи, к фронту двигались караваны лошадей, волов и даже коров, навьюченных военными грузами. Женщины, старики, подростки сплошным потоком тянулись в сторону передовой, связав попарно за хвосты мины, перекинув их через плечо, они несли этот опасный груз не только без боязни, но как-то весело, с шутками, довольные, что стали полезными фронту.
В госпиталь мы пришли лишь на седьмой или восьмой день. Нас тут же повели в баню. Раздели донага, и все наше барахло, кроме сапог и вещмешка, отправили в жарилку, а самих мыться. После бани — на перевязку. И тут оказалось, что моя рана за дорогу затянулась, мне лишь смазали йодом входное и выходное отверстия и даже повязки накладывать не стали. Направили на ЛФК, так как было задето сухожилие и пальцы работали плохо.
Распутица сказалась и на снабжении госпиталя — он остался почти совсем без продовольствия, и мы вынуждены были перейти на подножный корм: однорукие раненые ходили в поле, ломали там оставшуюся с осени кукурузу, шелушили ее и варили кашу. А когда оттаяла земля, стали копать картошку, оставшуюся с осени неубранной. Эти-то работы и помогли мне лучше всякого ЛФК. Уже через несколько таких «сеансов» пальцы стали сгибаться почти нормально. И в конце апреля меня выписали в запасный полк.
Наши войска к тому времени уже освободили Николаев, Одессу и вошли в Молдавию.
Пересыльно-распределительный пункт располагался в большом молдавском селе с немецким названием Бердорф. Нас разместили во дворе просторного дома, сказали, что будут вызывать по одному. Вызывали быстро. Спрашивали данные — возраст, образование и прочее, записывали и вручали каждому клочки бумажки с цифрами: 17, 2 и разные другие. Теперь мы стали группироваться по номерам, справлялись, у кого какой номер, гадали, что они означают. У меня было то ли 45, то ли УБ.
— Ошибки не будет, что 45, что УБ, — сказал появившийся на крыльце маленький лейтенант в фуражке с большим козырьком. В руках он держал список. Объявил — Команда сорок пять, ко мне! В колонну по два — становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! — и сам побежал вперед.
Оказалось: УБ — это учебный батальон.
Три дня, пока шла укомплектовка, мы жили более или менее вольготно. Батальон набирался внушительный: формировалось четыре роты да плюс еще отдельный взвод разведчиков. Без раскачки начались занятия. Из нас готовили младших командиров. Дисциплина была строгая. «Гоняли» по всем правилам, не забывали и строевую подготовку, что особенно возмущало фронтовиков: зачем, мол, она нужна на войне. Но кроме того учили ползать по-пластунски и делать перебежки, вести бой в траншее и в населенном пункте, метко стрелять и метать гранаты, изучали матчасть стрелкового оружия от винтовки до пулемета и автомата, в том числе и трофейного, учили командовать отделением и взводом.
Командовали батальоном умные, строгие и заботливые офицеры-фронтовики. Комбатом был майор Дорошенко — высокий, стройный, прошедший до этого множество фронтов, познавший «прелести» отступлений первых годов войны и бывший неоднократно раненный, отчего немного подергивал больным плечом. Замполит — майор Кирьянов — полный, быстрый, хотя и с палочкой, прихрамывал на одну ногу, — тоже прошедший немало фронтовых дорог.
В июле состоялся выпуск — нам присвоили сержантские звания. Я стал старшим сержантом. Но в часть меня и еще человек пятнадцать новоиспеченных сержантов не отправили, оставили в батальоне, чтобы мы учили новое пополнение, которое прибыло уже на второй день.