Живая планета
Шрифт:
Другие растения пустыни выработали иные способы обеспечения себя водой. В отличие от креозотового куста они не собирают влагу микроскопическими порциями, зато почти непрерывно, а полагаются на ливни, которые раз в году обрушиваются на пустыню, и запасают влагу как можно быстрее и как можно больше. Специализируются на этом в первую очередь кактусы. Существует их в мире около двух тысяч видов, и все наземные — уроженцы обеих Америк. К самым крупным относится цереус, вырастающий в высоту до 15 метров либо в виде колонны, либо выбрасывая вверх несколько почти вертикальных пальцев. По всей его длине тянутся борозды, напоминающие гофрировку. Когда начинается ливень, цереус всасывает дождевую воду из набухшей почвы: складки его расправляются, и он заметно увеличивается в объеме. За сутки большой цереус способен вобрать в себя тонну воды. Теперь его задача — сохранить ее.
Тут главный враг — испарение. Водяные пары неизбежно теряются через устьица в листьях, а потому у многих растений
Замученный жаждой путешественник в царстве цереусов легко может поддаться соблазну и напиться из окружающих его огромных цистерн. Это было бы крайне неразумно. Сок цереуса содержит сильный яд, и дело может кончиться смертью. Однако далеко не все запасающие воду растения столь нерадушны. Собственно говоря, и аборигены в Центральной Австралии, и бушмены в пустыне Калахари с наступлением засухи добывают воду из растений. Эти жители пустынь — опытные ботаники и оставляют далеко за флагом обладателей университетских дипломов и степеней. Однажды в Центральной Австралии я сопровождал моего спутника-аборигена, отправившегося на поиски воды. Он шел быстро и уверенно, не вертя головой из стороны в сторону, как я, но даже словно и не смотрел на землю у себя под ногами. Казалось, он с одного взгляда определил и запомнил и крохотные, полустертые следы в песке, и форму камней, и особенности стеблей, и форму листьев. Затем он без колебаний встал на колени перед невысоким чахлым стебельком с двумя поникшими листочками. Мне этот заморыш показался точно таким же, как десятки стеблей, мимо которых мы проходили. Но мой спутник явно видел в нем что-то особенное. Быстрыми точными ударами палки он выкопал вокруг стебля яму глубиной около тридцати сантиметров. Там вдруг обнаружилось круглое корневище величиной с футбольный мяч. Отламывая куски, мы выжимали в рот струйки жидкости. Ее было достаточно, чтобы утолить жажду. И хватило бы, чтобы спасти нам жизнь.
Бушмены Калахари на юго-западе Африки находят водоносные корневища с такой же точностью. Этих растений существует несколько, но вода в них не одинаково приятна. Жидкость в некоторых настолько горька, что пить ее невозможно, однако бушмены и ей находят применение, обтирая и увлажняя лицо и тело.
По-видимому, из всех людей в мире только у бушменов выработалась физическая особенность, способствующая выживанию в пустыне. В теле каждого человека запасы питания откладываются в виде жира. Но жировой слой, опоясывающий живот и определенные части рук и ног, в пустыне очень невыгоден. Он препятствует отдаче лишнего тепла через кожу, и путешественник, чьи мышцы в движении вырабатывают тепло, оказывается в тяжелом положении. А вот многие бушмены и особенно бушменки избавлены от подобных тягот, потому что у них жир откладывается главным образом в ягодицах, которые в результате становятся весьма выпуклыми, резко контрастируя с общей сухощавостью и стройностью их фигур. На непривычный взгляд, такое телосложение представляется несколько карикатурным, хотя любой дородный обливающийся потом человек иной расы, путешествующий по бушменской пустыне, может лишь горько ему позавидовать.
Взаимосвязанные проблемы борьбы с перегревом и сохранением воды в организме стоят перед всеми животными и растениями в любой части каждой пустыни. Однако сами по себе пустыни отнюдь не одинаковы. Некоторые их области характеризуются специфическими трудностями или, наоборот, ресурсами, которые преодолеваются либо используются столь же специфическими, хотя и разнообразными способами.
Пустыня Намиб к северу от Калахари обладает источником влаги, для пустынь весьма редким. Она примыкает к океану, и на протяжении года по ночам в нее вторгаются морские туманы, конденсируясь над сушей в водяные капли, которые обеспечивают жизнь некоторым обитателям Намиба. В такие вечера жуки-чернотелки, длинноногие и черные, взбираются на гребни барханов, где выстраиваются рядами параллельно берегу головой вниз, задрав брюшки и медленно помахивая ногами. Туман плывет между ними, и капельки влаги оседают на их тела, стекают с
Туманы же снабжают влагой уникальное и, пожалуй, самое эффектное растение Намиба — вельвичию. С возрастом ее огромный, вздутый точно репа корень достигает в поперечнике метра и поднимается над землей на десятки, если не на сотни сантиметров. От его корявой, испещренной бороздами верхушки берут начало два — и только два! — широких, как приводные ремни, длиннейших листа. В месте роста, то есть у корня, они ниспадают по обе его стороны, зеленые, гладкие и ровные, изгибаясь вверх, точно две гигантские стружки, а затем спутанными, перекрученными спиралями ложась на землю. Там, где ветер трет их концы о каменистую почву, они высыхают и истрепываются. Если бы не это, листья вельвичии были бы, бесспорно, длиннейшими в мире — хотя растут они очень медленно, зато свыше тысячи лет, и теоретически должны простираться на сотни метров. На первый взгляд, подобные размеры могут показаться странной аномалией — как-никак для пустынных растений типичны мелкие листочки, снижающие потерю влаги. Но листья вельвичии не только не теряют влаги — они ее собирают. По всей их длине под восковой поверхностью тянутся пучки тонких волокон с большой поглощающей способностью. Когда выпадает роса, молекулы воды всасываются кожицей листа и втягиваются волокнами, часть же капель, стекающих на землю по обтрепанным концам листьев, впитывается корнями.
В некоторых пустынях примерно раз в год, но достаточно регулярно выпадают бешеные ливни, и там сложились сообщества животных, чей активный цикл укладывается в краткий период обилия воды. Большую часть года, а порой и по нескольку лет они проводят в укрытиях в полной бездеятельности. В такое время непосвященный путешественник не обнаружит ни малейших признаков этого спрятанного богатства жизни вокруг.
Она воскресает с первыми каплями дождя. Вот они оросили засохшие мертвые растения с побуревшими листьями, рассыпающимися в пыль, со сломанными стеблями и хрупкими от сухости семенными коробочками — и наступает внезапное преображение. Побуревшая оболочка коробочек лопается, открывая семена, а то и выстреливая ими в воздух на несколько метров. Но это только иллюзия жизни. Все происходит чисто механически: те или иные участки мертвых тканей впитывают дождевую влагу по-разному, возникает напряжение, заставляющее оболочку свертываться или рвущее ее с такой силой, что семена разлетаются, словно от крохотного взрыва. Но вот упавшие на землю семена начинают развиваться: они впитывают воду, покрывающие их волоски набухают, становятся жесткими и приподнимают семя так, что первый корешок сразу же вертикально уйдет в почву.
Все это сопряжено с опасностью. Порой первые капли так и остаются лишь предвестницами ливня, который хлынет неделю спустя. И проросшие семена, не дождавшись его, успевают засохнуть. Однако некоторые растения защищены и от этого риска. Оболочка их семян содержит химическое вещество, препятствующее развитию. Только если дождь продолжает лить достаточно долго и обильно, чтобы пропитать землю, вещество это будет смыто, и семя прорастет.
По мере того как почва аризонской пустыни поглощает воду и семена начинают прорастать, внезапно сама почва начинает шевелиться. Из многочисленных норок на поверхность выбираются лопатоноги — маленькие родственники жаб. Последние десять месяцев они пролежали в земле, сантиметрах в тридцати от поверхности. Дождевые потоки образовали там и сям неглубокие лужи, и к ним торопливыми прыжками устремляются лопатоноги-самцы. Погрузившись в воду, они начинают испускать призывные крики, и через несколько часов привлеченные их хоровым пением к ним присоединяются самки, и тут же происходит спаривание.
Все происходит с лихорадочной быстротой. Лопатоноги, не уложившиеся в жесткие сроки, неминуемо погибают. Если в первую же ночь своего выхода из земли лопатоног не найдет лужу и не спарится, ему вряд ли удастся дать потомство. Через несколько часов оплодотворенная икра уже лежит комьями в теплой воде, а взрослые лопатоноги, выполнив свой долг перед следующим поколением, начинают есть, есть, есть, готовясь к стремительно приближающимся долгим месяцам засухи и голодания.
Развитие яиц происходит с неимоверной скоростью. Через сутки в луже уже полно головастиков. В теплой мутной воде плавают не только они, но и стайки артемий — крохотных ракообразных длиной менее сантиметра. Они вылупились из яиц, которые ветер пустыни носил с места на место, быть может, лет пятьдесят и, быть может, в сотнях километров от водоемов, где эти яйца отложили их давным-давно погибшие родители. С пылью в воду попали и микроскопические споры, тут же давшие тонкие нити водорослей.
Головастики жадно кормятся. Им хватило бы водорослей, но в лужах, где есть артемий, некоторые головастики развиваются иначе, чем остальные. Головы у них гораздо больше, рты шире, и они начинают пожирать артемий, а заодно и своих братьев и сестер, питающихся водорослями. Лужа тем временем непрерывно испаряется, уменьшается, и ее обитателям остается все меньше места, чтобы плавать, и все меньше воды, из которой можно извлекать кислород для дыхания. Вода в мелеющей луже нагревается больше, что усугубляет беду, поскольку в теплой воде кислорода меньше.