Живая плоть

Ренделл Рут

Виктор даже не подумал, что в этом лесу частенько прогуливаются жители окрестных городков, так что укромным оно не было. Женщина была темноволосой, худощавой, совершенно непохожей на Клару. Было четверть десятого, и она, возможно, приехала рано, встреча была назначена лишь на половину десятого, но Виктор не рассуждал, не делал выводов, ему было не до того. Она даже не догадывалась о его присутствии, не слышала его шагов по траве, он теперь видел, на чем она была сосредоточена. Она пыталась подновить макияж. Установив зеркальце в раскрытой сумочке, подкрашивала веки. Едва смея дышать, Виктор стоял в ярде за ее спиной и наблюдал, как пальцы с красными ногтями держат щеточку для окраски ресниц. Это занятие ей пришлось отложить до приезда сюда, дома оно вызвало бы подозрение.

Виктор сделал шаг к ней, обхватил левой рукой ее шею, а правой зажал рот. Ладонь запечатала ее крик, содержимое сумочки разлетелось. Женщина билась, как дикое животное, попавшее в силки, извивалась, как вытащенный на землю угорь. Виктор чувствовал бурлившую внутри силу, ему казалось, что еще чуть-чуть, и он сам разлетится на множество маленьких кусочков. Ему было легко держать ее, управлять ею, повалить на папоротник и заткнуть ей рот выпавшим из сумочки шарфом. Он был возбужден до предела, горяч, как огонь, измучен гневом. Свободной рукой он расстегнул молнию на ширинке, женщина обмякла в его руках, голова запрокинулась, глаза закрылись. Виктор рванул колготки и выругался, запутавшись в твердом и скользком капроне.

Виктор услышал резкий треск и подумал, что, возможно, это сломалась кость. Сейчас ему казалось, что под ним лежит не женщина, а острые, холодные, как железо, кости, обтянутые тонкой, словно бумажной, кожей. Он навалился на холодную, сухую, стойкую плоть и внезапно ощутил резкую мучительную боль в груди. Виктор сполз с ее тела, увидев, унюхавкровь. Вскрикнул от боли и отвращения. Потом его настиг новый приступ боли, словно кто-то невидимый воткнул в его тело целую охапку иголок. А затем послышался рев автомобильного мотора, хруст колес по засохшей глине: водитель выжал педаль газа перед тем, как затормозить. Виктор подскочил на ноги. По его груди текла кровь. Женщина с тянувшимся изо рта красным шелковым шарфом, напоминавшим струю крови, зажала в руке треугольный осколок разбитого зеркальца. Скорее всего, когда они дрались, ей незаметно удалось переломить хрупкое стекло, и теперь она воспользовалась одним из осколков как оружием.

Виктор бросился бежать, не разбирая дороги, пытаясь привести в порядок одежду на ходу. Позади послышался мужской голос:

– Где ты? Что случилось?

Вскрик, всхлипывание. Наступившая тишина словно молотом ударила Виктора. Он боялся остановиться хотя бы на миг, хотя чувствовал, как из его раны хлещет кровь – по синей тенниске расплывалось большое бурое пятно. Он бежал все дальше в глубь леса, не представляя, куда направляется, не обращая внимания на крапиву, жесткие кусты ежевики и бесконечный папоротник. И все время Виктор прислушивался, нет ли за ним погони. «Они побегут за мной, – думал он, – как в тот день, когда я влез в тот дом на Солент-гарденз, меня преследовали Хизер Коул и тот мужчина». Ежевика зацепилась за его джинсы, он споткнулся и чудом удержался на ногах, но через секунду упал ничком, ощутив кожей мокрый мох и колючие кусты.

Встав на колени, Виктор прислушался. Руки жгло от крапивы, грудь саднило, и он был уверен, что рана все еще кровоточит. Тишину нарушал лишь слабый, напоминающий жужжанье насекомого, шум далекого самолета. Его лица коснулись разлапистые, холодные от ночной росы листья папоротника. Он встал, продолжая прислушиваться. Погони не было. В этот раз ему повезло. Должно быть, они были любовниками, тайно встречавшимися в лесу. Каждый из них что-то врал дома, чтобы сбежать на свидание. Они просто не могли его преследовать, ведь, если они бы его поймали, пришлось бы идти в полицию, а там потребовали бы объяснений. Их тайна была бы раскрыта, и это привело бы к концу их тайного романа. Виктор содрогнулся от облегчения. Но им почти сразу же вновь овладел страх: как сильно она его ранила? Не истечет ли он кровью до смерти?

Внезапно наступила ночь. Он даже не заметил, как вокруг стало темно. Он только ощущал темное влажное пятно на груди. Небо все еще сохранило цвет уходящего дня, верхушки деревьев были похожи на черные кладбищенские букеты. Виктор точно знал, что где-то здесь должна быть тропинка, такие места пересекают сотни дорожек. В конце концов, он был не в деревне, а в большом парке, немногим более диком, чем Хэмпстед-Хит.

Виктор рассчитал, что та часть леса, где он находился, должно быть, огорожена тейдонской дорогой, с которой он сошел, идущей от Лоутона до Уэйк-Армз, Клэйз-Лейн и Дебден-Грин. Некогда, давным-давно, он вез кого-то из Дебден-Грин в Кембридж и имел какое-то представление об этой местности. Возвращаться тем же путем было нельзя; несмотря на его рассуждения, это было бы слишком рискованно. В темноте было не видно, который час, очевидно, не больше десяти. И во всем этом виноват Дэвид. Почему он не убил Дэвида тогда, на Солент-гарденз?

Виктор не знал, сколько прошло времени, когда он все-таки очутился на какой-то тропинке или лесной дороге. Теперь он уже не думал, что Эппингский лес представляет собой что-то вроде загородного лондонского парка. Этот был настоящий смертельный лабиринт деревьев, кустов, бесконечных лощин и полян. Виктор шел по первой попавшейся ему на пути тропинке, не имея понятия, куда она его приведет. Ему казалось, что он весь в крови, что кровь у него не только на теле, но и на руках, потому что, идя ощупью, он пытался сжимать края раны и остановить кровотечение. Во всяком случае, ему это удалось. Кровь запеклась, и он чувствовал, что на сухой корке налипла хвоя. Впереди маячило что-то черное. Вытянув руки, чтобы не столкнуться с новым препятствием, он обнаружил, что это забор из тесно пригнанных досок.

Идя ощупью вдоль забора, он подошел к калитке. Она была не заперта. Виктор открыл ее и оказался в чьем-то саду. Он был большой, с ухоженной лужайкой и какими-то деревьями. Посередине был небольшой пруд, в гладкой пелене воды отражались звезды. На краю лужайки находился дом, и свет, пробивавшийся из-за штор, оставлял на черной траве два желтых прямоугольника. С каким-то ужасом Виктор представил, как он проникает туда и обнаруживает в одной из комнат Розмари Стэнли в постели. Она закричит, разобьет окно, и придет Дэвид Флитвуд…

Чтобы попасть на дорогу – единственный путь к спасению, – Виктор должен был пройти мимо боковой стены. Но этого он сделать не мог – боялся. В этот день с ним случилось слишком много всего. Внезапно Виктор ощутил изнеможение. Сейчас ему казалось, что он не сможет сделать ни шагу. Оглянувшись по сторонам, он заметил сарай, стоявший рядом с калиткой, через которую он сюда вошел. На двери висел замок, но заперт он не был, и, когда Виктор повернул ручку, дверь открылась. Внутри было сухо, душно, пахло креозотом. Кроме того, там было совершенно темно, но он кое-как разглядел на полу, как ему казалось, груду сетей, какими садоводы защищают ягодные кусты от птиц. Затворив за собой дверь, он ничком бросился на пол.

К четырем часам рассвело. Виктор не имел представления, как долго проспал, возможно, часов пять. Очень яркий белый свет просачивался через окошко, расположенное прямо под свесом крыши сарая. Виктор посмотрел на свои ладони. Попытался взглянуть на грудь, но не смог этого сделать. Рана находилась слишком высоко, кроме того, тенниска накрепко прилипла к коже, и любое движение причиняло ему боль. Нужно было найти способ очистить ее, перед тем как садиться в метро или автобус.

Выйдя из сарая, а затем из сада через калитку, Виктор пошел по лесной тропке к дороге. И тут понял, что не дошел до нее совсем немного. Хотя в полночь толку от этого было бы мало. По другую сторону был пруд – в прошлом здесь добывали гравий, и, скорее всего, это был один из карьеров, оставшихся после разработки. Вода была бурой от плавающих длинных плоских листьев. Мимо проехал грузовик, потом, в другую сторону, легковая машина. Но пока что движение было редким. Виктор перешел дорогу, встал на колени и сполоснул лицо и руки. Он ощутил затхлый запах стоячей воды и остатки машинного масла на руках. Сморщившись в болезненной гримасе, Виктор кое-как вытер руки о подкладку куртки и огляделся.