Живодерня
Шрифт:
Узнав, что Карина с женихом уезжают, Сергей, как показалось Илье, огорчился.
– Ну и хорошо, – сказал Сергей.-Теперь хоть болтать никто не будет.
Хотя Илья видел по глазам, что он так не думает.
Карина с Басурманом вернулись спустя четыре часа, сообщив, что поезд отправляется через полтора часа и они еще успеют попить чаю.
Илья был удивлен удрученным состоянием своего друга. Он подозрительно поглядывал на него во время чаепития и, действительно, видел тоску в его взоре.
Расцеловав их обоих на прощание, Карина, категорически отказавшись ехать на
– Я таких женщин не встречал, – сказал Сергей, когда они остались одни. – А какой бюст!.. Ах! Пойду-ка я потренируюсь…
Вплоть до самой ночи Сергей без устали мутузил "грушу"… и глубоко вздыхал.
Утро следующего дня провели дома. Сергей все записывал что-то на магнитофон. После обеда он написал Илье на листке бумаги, что им нужно уходить. После этого они, сняв обувь, тихонечко вышли из квартиры, ботинки надели на лестнице. Перед уходом Сергей включил магнитофонную запись их утренних бесед, чтобы создать у наблюдателей впечатление, что они сидят дома. А вместо этого друзья поднялись на чердак и, переодевшись в старух, преспокойненько поехали по своим делам.
А дела у них были на Пушкинской, десять. Там находился дом, в котором располагались художественные мастерские, самодеятельные театры и много всякой культурной и не очень культурной всячины. Во дворе этого дома был тайник, посредством которого Сергей договорился общаться с братьями. Сергей хотел показать его Илье, чтобы в случае чего он самостоятельно мог связаться с Воинами Света.
Дом находился невдалеке от памятника Пушкину. Вся стена подворотни пестрела плакатами и объявлениями. Сам двор был мрачный, даже, наверное, еще более мрачный, чем прочие петербургские дворы; тем более странными были рисунки, нанесенные на почернелые от времени стены. Яркой, бьющей по глазам масляной краской, насколько доставало человеческого роста, стены были разрисованы; разрисованы были и урна, и колесо, валявшееся в углу, и водосточные трубы…
И хранил дом в своем чреве много всего… И если, не убоявшись страшного вида лестниц, подняться по любой из них и постучать в случайно выбранную дверь, то можно очутиться на выставке художника или на театральном представлении, попасть в редакцию журнала или провалиться в подвал сквозь прогнивший пол квартиры на груду кирпичей, угодить на перформэнс (представление со столь же мутным содержанием, как и название) или быть убитым отслоившимся от потолка пластом штукатурки… А штукатурка отслаивается здесь такими громадными пластами, каких не найти нигде в городе да и, пожалуй, в мире. На этих лестницах и в квартирах можно встретить еле держащегося на худых ногах недоевшего художника, рок-певца, писателя или косматого мужчину с топором… Но не пугайтесь: это дух, и топор в его руке не более чем астральный фантом. Это блуждает по дому призрак страшного злодея уже Бог знает сколько лет. Многим встречается он, особенно по ночам. Но это особая история, о ней – как-нибудь потом.
Из этого большого двора подворотня вела в другой полудворик, еще более жуткого и мрачного вида, с помойкой, заваленной с верхом; посредине останки машины, над которыми успели надругаться забредшие сюда нетерпеливые алкаши и гулящие собаки. Двор был закоулист, кривобок и замусорен всем чем попало. Стены его тоже с шизофренической настойчивостью были разрисованы неизвестным художником. И, казалось бы, все – мрачнее, грязнее и гаже быть уже не может… Ан нет! Из этого дворика был вход в другой!..
И все эти удивительных цветов, но неясного, как сон, содержания фрески выглядели парадоксально со всем обликом мрачных, закоулистых дворов Пушкинской, десять. Как будто оказался в душе шизофреника… и тут включили свет…
И интересно, и страшно, и непонятно…
В мрачный второй двор кто-то завез и бросил в углу солдатскую походную кухню с двумя котлами. В одном из этих котлов и был устроен тайник. Уж наверняка никому бы ни за что не пришло в голову, что там можно что-нибудь прятать.
Оглядевшись по сторонам, Сергей поднялся на приступочек кухни и засунул руку в правый бак. Некоторое время он на ощупь шебаршил там. Илья в это время стоял на стреме, следя, чтобы кто-нибудь неожиданно не появился во дворе. Сергей вынул руку и, потерев пальцы один о другой, понюхал.
– Фу-ты, кошки, наверное. – Снова сунув руку в бак, поискал там и, наконец, достал детский пенал.-Ну, вот он. Уходим.
Держа в одной руке пенал, другой опираясь на инвалидную палку, он пошел вон со двора. Илья последовал за ним.
На лавочке возле памятника Пушкину Сергей извлек из пенала записку на китайском языке. В ней было всего несколько строк, но они очень обрадовали Сергея.
– Ну вот и славненько, – потирал он руки. – Просто даже чудесненько!
– Ну что, что там? – приставал не знавший китайской грамоты Илья.
– Все чудесненько выходит. Они уже напали на его след. Я же говорил, что это воины высшей ступени и против них никто не устоит. Что им какой-то Китаец?
– Ну, Китаец тоже не хухры-мухры, – почему-то обиделся за Китайца Илья.
– Да нет, видишь ли, Илья, это раньше Китаец представлял реальную опасность. Но теперь, когда братья вышли на его след, считай, что Китаец уже, что характерно, покойник.
– Еще не покойник. У него, между прочим, тоже ребята не промах – у всех пистолеты.
– Пойми, это воины высшей ступени. Они презирают смерть – страдания только укрепляют их дух. Жизнь для них не стоит ничего. Они примут смерть с радостью, если она будет ради великого дела.
– А это дело, уничтожение Китайца, великое?
– Конечно, великое.
Они встали и, ссутулясь, пошли из скверика.
– Теперь покажу тебе запасной тайник. Он рядом с галереей "Борей".
– Слушай, а почему ты в таких местах тайники придумал сделать? – спросил Илья.
– На Пушкинской, десять понятно почему: тут во дворе не то что негру или китайцу не удивятся – сюда, если инопланетянин придет, никто и глазом не моргнет.
До второго тайника идти оказалось недалеко.
– Вот, видишь, "Борей" на подвальчике написано, а рядом двор, – пояснил Сергей, чтобы в память Илье врезались основные вехи, по которым он, в случае чего, мог найти тайник.