Живое золото

Одэ взвесил свои шансы. Вероятность успеха была невелика. Ему пришлось поставить на карту саму жизнь, но другого выхода просто не оставалось. Спрятав в складках белого одеяния нож, Одэ пошел по улицам Мекки. Он изо всех сил старался выглядеть обычным человеком, спешащим по своим делам. Ему нужно было пройти мимо охранника-бедуина и присоединиться к группе людей, стоящих у автобуса на Джидду.

Одэ не мог сказать, наблюдает ли за ним охранник; глаза бедуина скрывались за огромными солнечными очками. Он мог следить за кем угодно, подобно мухе с ее большими глазами. Одэ встал в очередь. Перед ним стояли

двое торговцев: один – из племени джахейма, второй – нигериец. Сейчас в автобус садились три закованных в наручники раба-балучи и их хозяин, какой-то йеменец с растрепанными волосами.

Охранник-бедуин взирал на всех с глубоким, но ни на кого конкретно не обращенным недоверием. Он был воином дома Сауда. Его забрали из Неджа и вручили солнечные очки и винтовку «ли-энфилд». Недоверие было его наследием, полученным от предков, а подозрительность – отличительной чертой его образа мыслей. Босые ноги охранника шлепали по мостовой, а огромные очки, казалось, смотрели прямо в душу Одэ. Одэ стоял в очереди. Он твердо решил пустить в ход нож, если бедуин попытается задержать его. Если он убьет этого бедуина, тогда, возможно, другие охранники не станут стараться взять его живым, чтобы подвергнуть наказанию, а разозлятся и прикончат прямо на месте.

Одэ ни о чем не жалел. Он взвесил все обстоятельства и понял, что другой такой возможности может не представиться и через десять лет. Его хозяин, Бедр ибн-Шефия, уехал по делам в Медину. А жена Шефии, обманувшись кажущейся покорностью Одэ, поручила ему отвезти в Тайфу серебряный браслет для их сына. Одэ воспользовался моментом, загнал браслет какому-то сирийцу за треть цены и купил билет на автобус до Джидды. Так он стал не только беглым рабом, но еще и вором. Да, он бежал. Но если уйти не удастся, надо постараться умереть быстро, чтобы избежать медленной смерти, которой его предадут, если поймают.

Очередь переместилась, и Одэ поднялся по ступенькам. Охранник продолжал сверкать очками, но Одэ понял, что тот не присматривается к нему. Он смотрел так сурово просто потому, что был бедуином, воином и мужчиной из дома Сауда. Охранник пристально смотрел на каждого, наслаждаясь ощущением власти.

Оказавшись внутри, Одэ поспешно прошел в конец автобуса. Салон был почти пуст. Хадж в этом году уже закончился, и жители Мекки в ожидании новых паломников впали в дремоту. Одэ прошел мимо несчастных балучей. За ними сидел нигериец, человек его расы. Судя по тюрбану и трости с золотым набалдашником, это был эмир из Кано. Он выглядел как влиятельный человек, но станет ли он помогать соплеменнику? Вполне возможно, что нет. С какой стати богатый эмир должен помогать беглому рабу? Одэ решил ни о чем не просить эмира, но сел к нему поближе.

Автобус тронулся. Бедуин-охранник последний раз посмотрел на отъезжающий автобус и отвернулся. Автобус выехал из городских ворот и с пыхтением принялся карабкаться по невысоким холмам, окружающим Мекку. Потом он спустился на плоскую сухую равнину и поехал быстрее. Одэ вздохнул свободнее. Его бегство началось. Через два часа, к вечеру, он окажется в Джидде. А там, если будет на то воля Аллаха, он найдет способ выехать из Аравии.

Он должен бежать или умереть. С первого же дня пленения Одэ не представлял себе иной возможности. Он не мог оставаться рабом. Он был фулани, а к его племени в Западной Африке издавна относились с боязливым уважением. Всего несколько поколений назад фулани воевали одновременно и с торговым племенем хаусов, и со свирепыми туарегами из Сахары. Теперь между воинственными племенами французской и британской Западной Африки установился хрупкий, не слишком прочный мир. Но даже сейчас фулани помнили, кто они такие. Фулани – это вам не какие-нибудь белласы. Фулани нельзя превратить в рабов. Они либо убивают своих врагов и освобождаются, либо умирают.

Автобус прибавил скорость, увеличивая расстояние между Одэ и Меккой, прекрасным и предательским городом. Насколько хватало глаз, по сторонам расстилалась

каменистая равнина. На востоке смутно темнели горы. Автобус приближался к первому сторожевому посту.

Одэ застыл, вцепившись в рукоять кинжала. Эти посты ставились в основном на время хаджа, чтобы заворачивать обратно иноверцев и задерживать мусульман, у которых не было должным образом оформленных документов. Таких, как Одэ. Воспоминания вызвали у Одэ приступ гнева на саудовских воров, укравших у исламского мира священный город. Для вида эти воры строго порицали ваххабитов, а сами наживались, обманывая и порабощая своих братьев по вере. Одэ ненавидел их всех: тех, кто обращал свободных в рабов, – сильнее, тех, кто покупал их, подобно бывшему хозяину самого Одэ, – несколько слабее. Но самая глубокая и искренняя его ненависть была отдана Мустафе ибн-Хариту, великодушному и богобоязненному, для которого, несомненно, давно уготовано особое место в аду.

Автобус остановился для проверки. Одэ сидел, сжимая рукоять ножа, и думал о Мустафе ибн-Харите.

Одэ родился в Ишане, неподалеку от Кано, крупного города, расположенного на севере Нигерии. В его жизни произошло два великих события. Первое случилось, когда ему было семнадцать лет. В том году его дядя после длительных размышлений решил сделать Одэ помощником водителя грузовика, а не продавать это место тому, кто предложит наилучшую цену. Благодаря поразительной щедрости и великодушию дяди будущее Одэ было обеспечено. Со временем он сам мог бы стать водителем грузовика, получить водительские права британского образца, солидный доход и высокое положение в обществе. Это была неимоверная удача для юноши, не имеющего ни гроша, и Одэ трудился не жалея сил, чтобы доказать, что он достоин этой чести. Он выучил малейшие детали мотора фордовского грузовика и каждую колдобину на пыльной дороге между Ишаном и Кано.

Второе великое событие произошло, когда Одэ было девятнадцать. В этом году в Ишан приехал Мустафа ибн-Харит.

Харит был проповедником. Он изучал Коран и комментарии к нему. Его радость заключалась в его набожности, а его честолюбие – в том, чтобы помогать другим выполнять долг перед верой. Мустафа ибн-Харит был не каким-нибудь двуличным арабом, а истинным африканцем, уроженцем Бамако, выходцем из процветающей семьи. Еще мальчиком он уехал в Аравию и там жил и учился в Мекке, святом городе. В зрелые годы Харит подчинился непреодолимому религиозному порыву и вернулся на родину, чтобы нести свет истинной веры и побуждать правоверных совершать великий хадж в Мекку.

Мусульмане Ишана, открыв рот, слушали рассказы Харита о Мекке, о уммре, похвальном малом паломничестве, и о шайтане, побитом камнями в Мине. Когда Харит что-нибудь рассказывал, все это вставало перед глазами его слушателей словно наяву. Они видели девятнадцать врат, ведущих в Масджид-аль-Харам, огромную мечеть, в которой находится камень Каабы, величественное каменное здание, вышитое черное покрывало и сам священный черный камень.

Жители Ишана были мусульманами, правоверными, но несколько заторможенными. Они знали, что их вера требует, чтобы каждый мусульманин совершил хадж в Мекку, что это одна из главных обязанностей, налагаемых исламом. Увы, всегда находилась какая-нибудь причина, заставлявшая их откладывать далекое и нелегкое путешествие в Аравию. Но после проповедей Харита все изменилось.

Двое-трое преуспевающих торговцев уехали сразу же. Но бедняки вроде Одэ ничего не могли поделать. До Мекки было больше двух тысяч миль, несколько месяцев пути. Для людей, которые в жизни не располагали суммой больше нескольких шиллингов, такое путешествие оставалось несбыточной мечтой. Откуда им было взять деньги на дорогу, на еду, на жилье? Их религиозный пыл был велик, но и он не мог преодолеть гнета нищеты.

Благочестивый Харит долго размышлял о бедственном положении жителей Ишана. По его признанию, он провел много ночей в думах и молитвах. Он думал о правоверных, чьи души рвутся в Мекку, но которым недостает денег…