ЖИВОЕ ЗОЛОТО

Шекли Роберт

– Уж не ослышался ли я?
– спросил Прокопулос.
– И такую сумму ты предлагаешь мне, тому, кто принес новости, стоящие не меньше двухсот тысяч франков?

– Что за мечта скупца!
– рассмеялся Харит.
– Я могу заплатить двенадцать тысяч франков в том случае - но только в том, - если сведения действительно окажутся ценными. Но сперва я должен их услышать.

Грек встал из-за стола и холодно поклонился. Его худощавое лицо потемнело от гнева.

– Девять тысяч франков!
– произнес он дрожащим голосом.
– Двенадцать тысяч франков! Это во столько-то ты ценишь мои сведения и мое долгое путешествие? Так-то ты меня уважаешь?

Это столько ты готов заплатить за дело, касающееся жизни или смерти? Ну что ж, пусть будет так! Я лучше уйду без единого гроша, чем соглашусь принять такую ничтожную сумму. Прощай, Мустафа Харит!

Прокопулос развернулся, чтобы уйти. Харит протянул сверкающую драгоценными перстнями руку и воскликнул:

– Успокойся, Расим! Ты слишком горячишься и неверно судишь обо мне. Прежде ты не говорил, что речь идет о жизни или смерти. Это часто бывает преувеличением, но если на этот раз твои слова окажутся правдой, я с радостью заплачу тебе... пятьдесят тысяч франков!

Прокопулос сел. Он заявил, что плата за сведения, за его долгое путешествие и за труды других людей, помогавших ему, никак не может быть меньше двухсот тысяч франков. Харит поклялся, что такая сумма разорит его, но если он продаст все свое имущество, включая одежду, то, возможно, сможет поднять цену до шестидесяти тысяч. Прокопулос возразил, что сумма меньше девяноста тысяч франков даже не покроет его дорожные расходы. После получаса вдохновенного торга договаривающиеся стороны сошлись на семидесяти тысячах франков, что по прикидке Прокопулоса соответствовало четырем сотням долларов.

– Ты торгуешься лучше меня, Расим, - вздохнул Харит.
– Теперь сообщи мне свои новости.

– Конечно, сообщу, - сказал Прокопулос.
– Сразу же, как только получу деньги.

Лицо Харита застыло, а рука потянулась к рукояти кинжала.

– Ты что, хочешь оскорбить мое достоинство? Ты предполагаешь, что я способен не оплатить сделку, заключенную с именем Аллаха?

– Я ничего не предполагаю, - сказал Прокопулос.
– Но мое достоинство оскорбляет предположение, что моим новостям настолько мало можно доверять, что за них не стоит платить заранее.

Два оскорбленных достоинства уравновесили друг друга, и еще за полчаса собеседники договорились о способе произведения выплаты. Прокопулос сообщит о том, чего касаются его сведения, и позволит Хариту оценить их важность. Если Харит сочтет, что это действительно важно, он заплатит семнадцать тысяч франков и услышит первую половину сведений. Если после этого он все еще будет считать их важными, он заплатит тридцать пять тысяч и услышит вторую половину. Когда он выслушает все до конца, то сдержит свое слово и заплатит оставшиеся восемнадцать тысяч франков.

– Сказать, о чем мои новости, нетрудно, - начал Прокопулос.
– На авиабазе в Эль-Джезире есть один американский полковник, который решил арестовать, а может, и убить Мустафу ибн-Харита, которого этот полковник считает главным работорговцем.

– По-твоему, это новость?
– улыбнулся Харит.
– Множество неверных - американцы, англичане, бельгийцы, французы - клялись сделать это. Они вели себя грубо, и некоторые из них умерли. Твои новости устарели.

Прокопулос покачал головой:

– Да и прочие неверные прознали об этом. На этот раз они ведут себя осторожнее. Они раскинули свою сеть в Чаде, в Судане, по берегам Красного моря. Эта сеть началась с телефонного звонка, а закончилась отправкой знаменитого полицейского агента.

– Продолжай, - сказал

Харит.

Прокопулос пожал плечами:

– Зачем я буду понапрасну отнимать твое время, Мустафа ибн-Харит? Возможно, как ты и сказал, эти новости давно устарели.

Харит полез в кошелек и выложил на стол семнадцать тысячефранковых банкнот. Прокопулос почтительно поклонился, спрятал деньги и принялся рассказывать.

Глава 2.

Интерес Прокопулоса привлекла примечательная перемена в поведении полковника Фрэнка Пэрриса. В течение многих лет Прокопулос наведывался в Эль-Джезиру по торговым делам. Из местных сплетен он знал, что американский полковник уже шесть лет командовал авиабазой и все это время не интересовался ничем, кроме личной выгоды, которую получал тем же способом, что солдаты и офицеры всех армий мира. Это было вполне понятно и совершенно естественно. Но однажды в Эль-Джезире появился некий американец. Он был одет в штатское, но прилетел на военном самолете. И вскоре после появления этого незнакомца в полковнике Пэррисе произошла разительная перемена.

Полковник, перед этим шесть лет просидевший без движения, вдруг начал бурно интересоваться проблемой рабства. Он отправил переводчиков, чтобы те расспросили сельских гадателей о работорговле и в особенности о деятельности Мустафы ибн-Харита.

Полковник принялся звонить в Триполи, в британский штаб в Хартуме и французский штаб в Браззавиле. Суть этих звонков, выведанная за некоторую сумму у местного телефониста, сводилась к одному: работорговца Харита следует остановить.

Откуда у полковника Пэрриса появился такой внезапный интерес к этому вопросу? Совершенно ясно, что пришелец передал ему приказ из Вашингтона. Этот новый американец, который, несомненно, являлся правительственным агентом, предпочитал оставаться в тени, пока полковник собирал информацию и отвлекал внимание на себя. Агент же работал втихую, и сеть, сплетенная в Вашингтоне, распространилась на Чад и Нигер, Дарфур и Кордофан.

– Любопытно, - протянул Харит.
– Но с чего вдруг американцы стали интересоваться работорговлей и лично мною?

– Чтобы ответить на этот вопрос, - сказал Прокопулос, - следует понять образ мышления западного человека. Этими людьми движет чувство вины. Когда-то они сами были работорговцами, причем непревзойденно жестокими. А теперь они время от времени принимаются искупать свою вину, осуждая в других то, чего они уже не могут позволить себе. Возможно, ты помнишь, как напряженно они боролись с работорговлей накануне мировой войны.

Харит помнил. В тысячах африканских деревушек маячили красные рожи французских, английских и бельгийских солдат, а Красное море патрулировали специальные корабли. Ужасные были времена. Но война все переменила.

– Ну а теперь, - продолжил Прокопулос, - война закончилась, и давнее чувство вины снова дало о себе знать. "Уничтожим рабство!" - говорят они на Западе, но при этом стремятся истребить самые безобидные из его форм. Их не беспокоит рабовладение в Южной Африке, или в бельгийском Конго, или в португальской Анголе. Вместо этого они рвутся уничтожить Мустафу ибн-Харита, самого крупного из независимых работорговцев. Харит не возглавляет никакую страну и не имеет голоса в ООН. Его могут любить в Саудовской Аравии, но по рождению он не принадлежит этой стране. Если мы покончим с Харитом, никто в целом мире не попытается защитить его. Вот как думают в Вашингтоне, и вот почему американская полиция решила уничтожить тебя.