ЖИВОЕ ЗОЛОТО
Шрифт:
– А вы?
– спросил Прокопулос.
– Вы тоже с нетерпением предвкушаете охоту?
– Не то чтобы...
– сказал Эчеверрья.
– Я неважный стрелок, и я слышал, что охота в Африке чревата многими опасностями. Особенно охота на буйволов.
Рибейра рассмеялся.
– Конечно, полковник известен своей безрассудной смелостью, - продолжал Эчеверрья.
– Чего же еще можно ожидать от Рибейры Монталбанского. Но он - очень важное лицо в нашей армии, мистер Прокопулос, и друг великого генерала Стресснера. Генерал
Капитан посмотрел на Прокопулоса. Взгляд его глаз, полуприкрытых веками, был выразительнее всяких слов.
– Вы - сводник, мистер Прокопулос, и, возможно, связаны с женщинами, страдающими дурными болезнями. Я должен заботиться о том, чтобы мои полковник не попадал в руки таких, как вы.
Прокопулос вспыхнул, но постарался не подать виду. Ему страстно захотелось всадить нож в объемистый живот Эчеверрьи. Но вместо этого он еще немного поговорил с парагвайцами об охоте, после чего вернулся к бару и вновь заказал вермут.
Потом его посетила крайне неприятная мысль - подобное поведение тоже может служить маской, так же, как грубость американца или безмятежность родезийца. Рибейра тоже может оказаться Дэйном. Это начало надоедать греку.
Похоже, этим вечером большего не достигнешь. Прокопулос собрался уходить. Но едва он направился к двери, как его схватил за руку немецкий археолог:
– Простите, можно вас на минутку?
– Конечно-конечно, - заверил его Прокопулос, пытаясь понять, что могло понадобиться немцу.
Археолога звали Клаус Эберхардт. Росту в нем было больше шести футов, но из-за сутулости ученый казался ниже. Он был в очках в золотой оправе, с прилизанными волосами.
– Я хотел узнать, не известно ли вам что-нибудь о развалинах Добары?
– спросил он.
– Боюсь, я первый раз об этом слышу, - признал Прокопулос.
– Они находятся примерно в пяти милях от порта Суакин в Судане.
Прокопулосу случалось бывать в Суакине. Он смутно припомнил, что по дороге на Саллум действительно торчат какие-то каменные колонны. Грек сообщил об этом доктору Эберхардту, и тот радостно закивал:
– Да, конечно! Именно! Это и есть Добара!
– Не знаю, - сказал Прокопулос.
– Я думал, что это какой-нибудь аванпост древних египтян.
Услышав это, доктор Эберхардт переменился в лице.
– Простите, это что - общее мнение? Эти колонны - египетского образца?
– Я слыхал, что их так называют, - сказал Прокопулос.
– Но помнится, некоторые говорят, что это римские колонны, а не египетские.
– Ясно. А больше вы ничего не слышали?
Прокопулос немного подумал:
– Нет, ничего такого, что я мог бы припомнить.
– Интересно, - протянул доктор Эберхардт и впал в задумчивость. Прокопулос ждал. На его лице играла выжидающая улыбка.
Эберхардт поджал губы и изрек:
– Эти колонны
– Не могут?
– Никоим образом, конечно, в тех местах находили египетские вещи. Видимо, это и привело к недоразумению.
Прокопулос согласно кивнул, пытаясь понять, о чем говорит немец.
– Но часть правды в этом все же есть, - сообщил доктор Эберхардт.
– Эти колонны - сабеанские. Судя по их форме и размеру, под песками - почти несомненно - погребен сабеанский город.
– В самом деле?
– вежливо переспросил Прокопулос.
– Если там действительно находится город, значит, моя теория верна, - сказал Эберхардт.
– И если город будет обнаружен, это станет величайшим открытием в археологии. Исчезнувший город Добара, несомненно, являлся центром сабеанской цивилизации. Именно отсюда самая высокоразвитая культура древней Южной Аравии распространилась на север и на юг вдоль африканского побережья.
– Доктор Эберхардт сделал паузу и иронически усмехнулся: - И подумать только, мне придется работать на раскопках Мерое, когда в каких-нибудь четырех сотнях миль отсюда меня может ожидать величайшее открытие века?
– Поразительно!
– воскликнул Прокопулос.
– Вот именно. И как вы думаете, хоть один университет выделил мне грант на изучение Добары? Как бы не так! Они предпочитают Мерое или Зимбабве. Они лучше будут просеивать груды земли через мелкое сито, чем выделят средства на открытие, способное потрясти мир! Если бы только я осмелился, я бы взял свои сбережения, нанял рабочих и отправился в Добару. Деньги были бы возмещены в ближайшее время, сразу же, как только я сообщил бы о своем открытии. Университеты и научные фонды на коленях умоляли бы меня принять их деньги! Если бы только я осмелился...
Доктор Эберхардт снова погрузился в размышления - на этот раз печальные. Прокопулос вежливо поклонился и двинулся к двери. Но не успел он отойти, как доктор снова протянул руку и с поразительной силой вцепился в плечо грека.
– А известно ли вам, - спросил он, - что Шлиман обнаружил Трою, располагая куда меньшими сведениями, чем те, которые известны мне о Добаре?
И после этого заявления, показавшегося Прокопулосу совершенно бессмысленным, ученый отпустил его. Прокопулос поспешно выскочил за дверь и окунулся во влажную ночь.
Этот Эберхардт - чокнутый старый придурок! Толкает тут какие-то дикие теории! Старого идиота следует изолировать от нормальных...
Старого?
А ведь не так уж он стар. По внешнему виду Эберхардту можно было дать чуть больше пятидесяти. Но как он будет выглядеть, если нормально причешется и снимет эти очки в золотой оправе? Как он будет выглядеть, если перестанет сутулиться?
Наверняка лет на десять младше.
Грим может сильно изменить возраст. И руки у него подозрительно сильные...