ЖИВОЕ ЗОЛОТО

Шекли Роберт

– Если вам так не нравится эта страна, зачем вы туда возвращаетесь?

– Затем, что меня туда послали. Компания, в которой я работаю, строит в порту Джидды новый волнолом.

– Джидда - не слишком уютный город, особенно летом.

– Она неуютна круглый год, - довольно приветливо произнес Мак-Кью. Он выглядел счастливым только тогда, когда говорил о том, чего не любил.

– А куда вы отправитесь, когда построите этот волнолом?

– Откуда я знаю? Куда пошлют, туда и отправлюсь. В мире полно жарких, пыльных, кишащих болезнями мест, и мне, похоже, предстоит все их посетить.

– Возможно, в будущем вам повезет больше, - сказал Прокопулос.
– Может, ваша

компания даст вам работу в вашей собственной стране, недалеко от вашего дома.

– Маловероятно. В Калифорнии и без меня полно инженеров.

– Но надеяться ведь можно. Мне говорили, что Калифорния - очень красивое место.

– На этот раз вам сказали правду. Там здорово. Лично я надеюсь, что никогда больше туда не попаду.

– Боюсь, я не совсем вас понял, сэр.

– Забудьте об этом, - с неожиданной злобой ответил Мак-Кью.
– Мне просто нравится работать за границей, в местах наподобие Джидды. Трахома, кишечные паразиты, двойное жалованье и периодически выделяемые суммы на путешествия. Неплохо.

И инженер отвернулся. Прокопулос не знал, что и думать об этой вспышке. Возможно, этот американец - неуравновешенный человек. А возможно, он играл.

И инженер, и парагвайцы, и британский майор - все они направлялись на Аравийский полуостров. А кого можно вычеркнуть из другой группы?

Время приближалось к полудню, и в открытые окна врывался раскаленный воздух пустыни. Прокопулос с трудом удерживался от того, чтобы зажмуриться. Эчеверрья спал. Мак-Кью сидел, уставившись в пол. Рибейра и Харкнесс обсуждали ружья и патроны.

Харит, управлявший "Лендровером", спросил по-арабски:

– О чем они говорили?

– Об охоте и об инженерном деле, - ответил Прокопулос.

Харит кивнул. "Лендровер" приближался к суданской границе, за ним следовали восемь грузовиков с паломниками и автобус.

Глава 4.

В Абеше грузовик с французскими солдатами покинул караван и свернул на север, чтобы сменить заставы в Боркоу. Путешественники отдохнули часа четыре, после чего отправились в Гезейну, город, расположенный уже в Судане. Этот участок пути был довольно легким. Теперь они попали в настоящую Сахару. Вокруг не было видно даже намека на то, что где-то существует какой-то там сезон дождей. Почва была серой и бесплодной. С каждым годом пески ползли все дальше на юг, угрожая редким полям проса. Лишь изредка купы деревьев оживляли безрадостный желто-коричневый пейзаж. Сам Абеше оказался унылым городишком, заполненным верблюдами, овцами и грязными лачугами. Еще здесь находился французский форт, построенный из необожженного кирпича. Выглядел он точно так же, как, по мнению Голливуда, должен выглядеть штаб Иностранного легиона в Сиди-бель-Абесе.

Первая группа европейцев вернулась в автобус, а вторая пересела в "Лендровер". Доктору Эберхардту хотелось поговорить об археологических загадках Африки. Он избрал в качестве слушателя Чарльза Отта, нервного родезийца. Ученый решил, что Отт должен интересоваться историей своей страны. Исходя из этого, доктор Эберхардт принялся рассказывать о древнем Мапунгубве, находившемся на границе Южной Африки и Родезии, и о великом королевстве Мономапате, некогда простиравшемся от Трансвааля до бельгийского Конго. Отт слушал без особого интереса. Но когда Эберхардт рассказал о золоте, найденном в Зимбабве, родезиец оживился. Здесь было много золота, в основном в Мапунгубве. Кроме того, золотые изделия нашли также в Ньекерке и в Иньянге, в Южной Родезии. Услышав об этом, Отт заявил, причем совершенно серьезно, что археология - не такая уж скверная штука.

Прокопулос тем временем слушал и наблюдал.

Его интересовал голландец, Лоренс ван Хаарнин, называющий себя туристом. Это был высокий, худощавый, сильный на вид, загорелый мужчина. На тыльной стороне левой руки у него виднелся небольшой шрам, судя по виду - от старой ножевой раны. Голландец таскал с собой дна фотоаппарата и экспонометр и как-то сказал Прокопулосу, что иногда посылает фотографии в голландские журналы. Но Прокопулос не видел, чтобы вам Хаарнин хоть раз щелкнул фотоаппаратом. Он казался человеком спокойным, одним из тех, на кого можно положиться при неожиданных обстоятельствах. Прокопулос подумал, что в ван Хаарнине чувствуется способность к насилию. Впрочем, то же самое можно было сказать о Рибейре, Мак-Кью и Чарльзе Отте. Но это качество ощущалось в каждом из них по-разному. Парагваец создавал впечатление холодной, злобной безнравственности. Мак-Кью походил на человека, готового при случае подраться. В Отте эта склонность к насилию отдавала предательством. А ван Хаарнин словно держал ее под надежным контролем, но лишь для того, чтобы в нужный момент пустить в ход.

Прокопулос напомнил себе, что все это еще ничего не доказывает. Это были лишь впечатления, не подкрепленные фактами. Впрочем, греку не оставалось ничего иного, как продолжать прислушиваться к своим впечатлениям. Исходя из них Прокопулос попытался вычеркнуть троих подозреваемых. Доктор Эберхардт выглядел слишком старым, а майор Харкнесс и капитан Эчеверрья были недостаточно высокими.

Оставалось четверо: Мак-Кью, Отт, Рибейра и ван Хаарнин. Двое из них направлялись в Аравию: Рибейра - в Аден, а Мак-Кью - в Джидду. Отт ехал в Бейрут, а ван Хаарнин - в Каир. Если исходить из этого, первые два казались более подозрительными. Или нет? Возможно, как раз они и не были ни к чему причастны. Человек вполне может заявить, что направляется в Каир или Бейрут, а вместо этого поехать куда угодно. Агент полиции вполне способен так поступить.

Прокопулос почувствовал приступ раздражения. Все было так зыбко и расплывчато! Дэйн был только частью проблемы. Не следовало забывать и об эль-Тикхейми, который, возможно, находился сейчас несколько севернее и как раз ехал в Омдурман. Еще одной частью проблемы был сам Харит, которому ни в коем случае не следовало доверять. И было что-то еще, касающееся четырех подозреваемых, что-то важное. Какая-то промелькнувшая мысль, связанная с работой Дэйна в Эль-Джезире, с его долгим пребыванием на Канарах и с внезапным отъездом в Дакар. Что ж это за мысль? Какая из частей его путешествия приобрела новое значение? Прокопулос почти ухватил мысль за хвост...

– Простите, мистер Прокопулос, это там случайно не Адре?
– прервал его размышления ван Хаарнин.

Прокопулос поднял голову и увидел стоящий на пологом склоне розово-оранжевый город. Большинство домов было крыто шифером или черепицей, что придавало городу сходство с европейской деревней.

– Да, - ответил Прокопулос, - это Адре.
– Он попытался вспомнить ускользавшую мысль, но та уже исчезла. А может, и вовсе не существовала.

– Здесь уже прохладнее, - заметил ван Хаарнин.
– И сам город выглядит довольно мило.

– Да, действительно, - согласился Прокопулос.
– Может, попросить господина Харита остановить машину, чтобы вы могли сфотографировать город?

– Нет-нет, спасибо, - сказал ван Хаарнин.
– Я повидал множество подобных городов. Обычно я не снимаю ландшафты и памятники архитектуры.

– А что же вы фотографируете?
– спросил Прокопулос.

– Людей, - ответил ван Хаарнин.
– Меня привлекают лица людей. История каждого человека запечатлена на его лице.

– Да, так говорят.