Живописец смерти
Шрифт:
— Это я.
Генри. Его только сейчас не хватало.
Генри похудел. Щеки ввалились еще сильнее, вид затравленный. Он выглядел по крайней мере лет на десять старше Уилли, а не на три, как на самом деле. Никто не счел бы их братьями. Даже в детстве они не были похожи. Лицо Генри, худое и удлиненное, было ближе к материнскому, а Уилли своими округлыми чертами напоминал этого солдата. Ну, того, который так и не вернулся домой.
Генри стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу. Из порванных кроссовок выглядывали пальцы,
— Садись. — Уилли кивнул на стул.
— У тебя есть что-нибудь выпить?
— Кофе?
— А покрепче?
— Несколько банок пива и немного бурбона. Вот, пожалуй, и все.
— Бурбон подошел бы.
Уилли поставил на конфорку кастрюльку с водой, достал из кухонного шкафа полбутылки бурбона, которую кто-то оставил в его мастерской больше года назад. Подал брату, наблюдая, как он наливает себе рюмку, затем осушает.
— Не можешь подождать, пока сварится кофе?
Генри поднял глаза, хмурые, как обычно. Уилли другим его и не помнил. С тех пор как брат пристрастился к наркотикам, он был неизменно раздражен и готов ссориться с каждым, кто ему возражал. С матерью, с Уилли, с сестрой.
— А в чем дело?
Уилли вздохнул. Ссориться не хотелось.
— Ничего, Генри. Все в порядке.
Генри повертел в руках блюдце с пакетиками сахара, разорвал несколько и отправил в рот. Уилли знал, что это признак тоски героинового наркомана.
— Честно говоря, я рад тебя видеть, братишка. — Генри задержал беспокойный взгляд на лице Уилли. — Последние пару недель мне что-то не везло. — Он налил себе еще бурбона. — Понимаешь, судьба ко мне не так милостива, как к тебе.
Уилли поводил ладонью по лбу, чтобы унять начавшуюся головную боль. В мастерской на полную громкость работал музыкальный центр. Уилли переживал, что не выключил его перед тем, как впустить Генри. Теперь ему не хотелось оставлять брата одного на кухне, поэтому приходилось сидеть и слушать «Отъявленного негодяя», который выдавал что-то насчет «готовности умереть».
— У тебя славные часы, парень. — Генри схватил запястье Уилли. — Сколько ты за них отвалил?
— Это подарок.
— Да что ты? А мне вот таких подарков никто никогда не дарил. Девушка, я угадал? И наверняка какая-то особенная… белая симпампушечка. А? Так сколько стоит эта штука?
— Понятия не имею. Я же сказал, это подарок.
Уилли покривил душой. Эти часы в платиновом корпусе Кейт подарила ему на день рождения, и он прекрасно знал, сколько они стоят, потому что видел похожие в магазине. Цена его шокировала, но одновременно и обрадовала.
Генри кивнул в сторону мастерской.
— Ты неплохо здесь устроился. — Он ткнул большим пальцем в новую картину на подрамнике, с Лэнгстоном Хьюзом. — И тебе удается продавать это дерьмо?
— Да, — сквозь зубы пробурчал Уилли.
— За сколько?
— По-разному, — ответил он, уже не скрывая раздражения. — Пока мы с галерейшиком делим все пополам.
— Вот оно как. Значит, он
— Не твое дело.
Несколько секунд Генри пристально рассматривал Уилли темными холодными глазами.
— Я тоже мог бы стать таким же гребаным художником. Ты хотя бы это знаешь?
Это была старая грустная — песня о том, что он «тоже мог бы стать».
Уилли нехотя кивнул.
— У меня был талант, братишка, — продолжил Генри. — Большой талант.
— Да, Генри, я это знаю. — Уилли вздохнул. — У тебя был большой талант.
— Вот именно, настоящий. — Генри осушил чашку. — Да я бы такое дерьмо мог делать с завязанными глазами.
«Отъявленный негодяй» продолжал неистовствовать. Эта чертова вещь «Готов умереть» повторялась уже в который раз.
— Тебе всегда фартило, братишка.
Уилли встал. Ему надоело ждать, когда Генри попросит деньги. Он ведь никогда не приходил просто так.
— У меня сейчас здесь много нет, — сказал он, желая поскорее покончить с визитом. — Я в этом месяце почти все отдал маме.
— Да, я знаю. — Недовольство на лице Генри сменилось грустью. — Но я пришел не за этим.
— Нет? А зачем?
Генри долго смотрел на свои руки, сдирая какую-то болячку.
— Ты считаешь, я прихожу только за деньгами?
— Тогда скажи мне, Генри, почему ты пришел?
Брат начал снова наливать бурбон. Рука дрогнула, и жидкость пролилась на стойку.
— Ты ведь знаешь, что она мне нравилась. Знаешь?
— Ты имеешь в виду… Элену?
Генри кивнул и вылил в чашку остатки бурбона.
Господи, неужели Генри влюблен в Элену? Конечно, он знал ее с детства… но чтобы какие-то чувства?.. Он дурачится?
Уилли внимательно посмотрел на брата. Исхудалый, с воспаленными глазами. Кожа, прежде кофейного цвета, теперь, как и у всех наркоманов, стала серой. Но сейчас вид у него был какой-то побитый. Никакой бравады. Сердце Уилли смягчилось.
— Да, я это знаю. Но ты ей тоже нравишься, Генри. — Говорить об Элене в прошедшем времени было невыносимо. — Ты знаешь, что произошло?
— Она мне так нравилась, братишка, и я…
— Ты уже это сказал, Генри. — Уилли начал терять терпение. — Я спросил тебя, знаешь ли ты, что случилось с Эленой. Дело в том, что она… умерла.
— Да. — Генри передернулся. — Я это знаю.
— Откуда? Откуда ты знаешь?
— Прочитал в газете, — ответил он.
Уилли вздохнул.
— Так что ты хотел о ней сказать? Об Элене?
Но Генри, казалось, ушел в себя. Сидел с остекленевшими глазами, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.
— Так в чем дело, Генри?
— У тебя есть еще бурбон? — Он уставился в пустую кофейную чашку.
— Нет. — Уилли выхватил из трясущихся рук брата пустую бутылку и с силой швырнул в металлическую мусорную урну. Звук бьющегося стекла напомнил аккорды атональной музыки.