Живой Будда
Шрифт:
— Все равно меня ничто не остановит… — добавил принц. — Судьба моя — не здесь. Это стоячее болото невежества…
— Достичь счастья можно всюду, тем более — здесь, — возразил Рено, — а приключения — это всего лишь личный опыт.
— Когда происходишь из королевского рода, тебе важнее другие, а не ты сам, — сказал Жали. — Мы — маленький, отсталый и почти дикий народ. Все, что на свете происходит важного, обходит Карастру.
— Исторически, — возразил ему друг, — как раз низшим и дано указывать путь. В наше время речь идет не столько о том, чтобы побудить торжествовать разум, сколько о том, чтобы заставить отступить материальную сторону. Между тем у вас ее ни во что не ставят, отсюда и ваша древняя мудрость, и ваша жизнь, всегда открытая миру невидимого, и ваш душевный покой, и ваше величие.
— Очень легко победить там, где нет борьбы!
— Истинные клады Востока находятся не в вековых джунглях индуистского мышления, — добавил Рено, — не на рисовых полях эгоистичного Китая, не в шлаке доменных печей Осаки, не в изборожденных морщинами от тракторных гусениц песках Месопотамии или в зарешеченных темницах, покинутых сбросившими паранджу девицами, принявшими московский Серп за Полумесяц, — они здесь, монсеньор! Именно здесь Европа должна бы учиться очищению от пороков. Помогите же ей!
Призыв к солидарности прозвучал слишком по-западному, чтобы тронуть принца. Он лишь развел руками:
— Мир сотворен не для одной только белой расы. Если она гибнет от своих собственных рук после столь же блестящего, сколь и короткого господства, то час ее, видно, пробил и теперь, видимо, пришел наш черед. Во всяком случае, если даже дело идет лишь о моем личном опыте, никто не смеет держать меня в неведении. Если понадобится, я поступлю наперекор воле отца. Все, что не имеет отношения к моей цели, для меня исчезло и ушло навсегда.
Рено бросил на друга пытливый взгляд.
Глаза принца были закрыты, он сидел, скрестив ноги в позе лотоса, держа одну руку на ступне.
— Нужно все познать, — прошептал он, — нужно все познать.
Слышался стрекот цикад. От реки донеслись протяжные фабричные гудки, отраженные и усиленные гладью воды, во дворце ударили в бронзовый гонг. И снова воцарилась тишина.
Принц позвонил по телефону адъютанту. Коротко отдал какие-то распоряжения. Затем, обернувшись к Рено, сказал:
— Через четыре ночи в Гольф-клубе будет праздник. Мы воспользуемся случаем… Приготовьтесь к долгой поездке. Не забудьте про фары дальнего света.
Когда Рено приехал и поставил машину у края площадки для игры в гольф, он еще ничего не знал о характере поездки, которую предстояло совершить. На всякий случай он залил полные баки бензина, сменил масло, захватил все свои бумаги, он ждал. Возможно, они отправятся в самый дальний дворец принца — в Северный, что стоит в горах, в самой гуще тиковых лесов, где население — верное и преданное и где телохранители покрывают татуировками все туловище, кроме ладоней и подошв.
То был торжественный вечер с участием придворного балета, устроенный королем в честь гольф-команды Карастры перед ее отъездом на турнир в Сингапур. Под окруженным ночным мраком тентом сидело до тысячи зрителей. Все это довольно сильно напоминало летнюю августовскую ночь в Алькасаре [8] . Рено вышел из машины и прошел вперед, стараясь разглядеть короля, которого никогда не видел в лицо.
Местные генералы в остроконечных шлемах, бородатый папский нунций с перетянутой шелком талией, представители дипломатического корпуса, из вежливости делавшие вид, что им нисколько не жарко, и изнемогавшие в своих суконных одеждах, и сама королевская семья составляли единую группу. На сцене с невозмутимым видом двигались, то выступая вперед, то отступая назад, девочки-танцовщицы с приоткрытыми ртами — вместилищем бетеля, с потупленным взором, с неестественно изогнутыми пальцами с ногтями-насадками из золота, с унизанными металлическими браслетами руками, согнутыми и поднятыми вверх, словно канделябры. И все это — в сопровождении издающего гортанные звуки хора, под варварский аккомпанемент фанфар, являвший собой настоящую какофонию. Рено увидел, как танцовщицы вдруг попадали на колени, воздев руки и коснувшись лбами пола. Послышался глухой шум, потом резкие слова, видимо, окончание какого-то спора.
8
Дворцовый
Каждый мгновенно догадался о происшедшем, но никто не шелохнулся. Король вошел в ложу. Лицо того, кто олицетворял собою «пуп земли» и «повелителя стихий», было покрыто краской из разведенного мела — наподобие полинезийской воинской маски. Короткие вкрадчивые движения делали его похожим на важного надутого кота. Он опустился в кресло из красной кожи в стиле Maple. У его ног гудели вентиляторы: от их дуновения его шелковое одеяние, нечто вроде пижамы, которую он смял, когда лежал, плотно прилипло к ногам. Можно было подумать, что он только что встал с постели. Наследный принц стоял за его спиной. Он смотрел в зал, утомленный светом, музыкой и размеренным тактом, который танцовщицы глухо отбивали тяжелыми пятками; так он и простоял весь вечер, не обменявшись с отцом ни словом. Позади них стояли фавориты, одни — с зеленоватым оттенком кожи, другие — почти черные, одни — монголоиды, другие — негроиды. Далее сидели наложницы, состоявшие при деле в эту ночь, потом принцессы — сестры короля, обреченные на вечное безбрачие, так как ни у кого из претендентов не было достойного их ранга, а они не могли снизойти до замужества с человеком более низкого происхождения. Женщины, преклоняя колени, подавали суп, мясо, дичь, рыбу, разнообразные желе, чай. Блюда приносились из кухни закрытыми. Специальный офицер приподнимал серебряные крышки, делая вид, что пробует кушанья.
Рено смотрел на эти пирамиды из золота, образуемые на сцене танцовщицами, головы которых украшены одинаковыми спиралями, как на звонницах, в ушах — серьги с одинаковым узором в виде змеи, на плечах — нечто золоченое и рогатое, напоминающее изогнутые крыши; они походили на ожившую местную архитектуру, на речные храмы, которые вдруг задвигались.
Король Индра кончил есть, рыгнул из вежливости. Сидя молча и неподвижно, положив руки на колени, он смотрел на представление, не выказывая никакого удовольствия или одобрения. Иногда он засовывал палец за щеку. Он был грузен и печален на вид. Видно было, что он догадывается о бесполезности усилий предпринятых для удержания сына. Он исподтишка водил взглядом прищуренных глаз, казавшихся щелками на его желтом лице, не теряя невозмутимого вида. Ему, конечно, были известны малейшие поползновения, малейшие мысли всех собравшихся, так как всю свою жизнь он только тем и занимался, что следил за ними либо сам, либо с помощью шпиков, однако казалось, что он никого не видит. По правде говоря, он, наверное, знал своего сына меньше, чем других, и совсем не понимал его. Он дал Жали все. Чего еще ему было желать? Куда ехать? Искать союзников, чтобы завладеть троном? Король лучше, чем кто-либо, знал, насколько слабо его здоровье. Мысль об отречении уже частенько приходила ему в голову… Он решил поделиться своими думами с брадобреем.
А пока он машинально зевнул и, поднявшись с места с удрученным видом и ни с кем не попрощавшись, резко повернулся спиной к публике и покинул зрелище, продолжая жевать чай покрытыми черным лаком зубами.
………………………………
И приключение началось.
В воздухе ни малейшего дуновенья. Ночь была самой удушливой из всех тропических ночей: собиравшаяся с вечера гроза так и не разразилась. Рено сидел за рулем. Появился принц: поклоны в соответствии с протоколом.
— Домой! — сказал он громко.
Автомобиль отъехал, взяв направление на дворец.
— Быстрее, еще быстрее, — произнес принц.
Возле пагоды Йотаваны он поменял место, пересев вперед, к Рено, и крикнул, чтобы тот ехал на север. Они мчались вдоль отливающих маслом каналов, перерезанных мраморными мостами, с которых прямо среди ночи туземцы ловили рыбу, забрасывая удочки между листьями кувшинок цвета кровельного железа. Они были уже далеко от города, над которым виднелся красноватый отсвет высоких труб рисоочистительного завода. Через два часа, проехав более ста километров, они остановились у парома. Там стояла другая машина. Адъютант-полковник — князь Сурьявонг — подался вперед, ожидая приказаний. Его вместе с большим количеством багажа погрузили в автомобиль, двое слуг встали на подножки; так они ехали до самого рассвета, все время в северо-восточном направлении.