Живой мертвец
Шрифт:
Товарищ Фильки. Ну, да где ж ты научился по музыке ходить [1] , что, ты из жульков [2] , что ли?
Филька. Нет! куда! Совсем бы мне не тем быть, чем я теперь. Отец у меня был человек строгий и честный, поблажки не давал и доброму учил; никогда бы мне музыка на ум не пришла… Да попался я в услужение к Василию Кузьмичу, вот для которого скоро большая уборка [3] будет…
Товарищ Фильки. Да что, неужли он мазурил?.. [4]
1
То есть воровать. Слово из афеньского языка*, о котором лет пять тому были напечатаны в «Отечественных записках» любопытные исследования. Многие из поговорок этого языка вошли в обыкновенный язык, но не всем еще понятны, и потому мы считаем не излишним присоединить и перевод к афеньским словам. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
* Афеньский язык – условный воровской язык. В архиве Одоевского (фонд Од., опись N 1, пер. 2, стр. 140) отражены занятия Одоевским воровским языком. На отдельном листке выписаны 115 слов и «выражений, употребляемых на воровском языке» (Argos).
2
Маленький мошенник. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
3
Похороны. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
4
Воровал. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
Филька. Клевый маз [5] был покойник… только, знаешь, большой руки. Знаешь, к нему хаживали просители с стуканцами… [6]
Товарищ Фильки. Постой-ка – никак, стрёма [7] .
Филька. Нет! – Хер [8] какой-то… Да куда наша фига [9] запропастилась?..
Товарищ Фильки. Да нельзя же вдруг…
Филька. O! проклятое дело! продрог как собака…
5
Большой вор. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
6
С деньгами. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
7
Караульный, дворник. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
8
Пьяный. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
9
Лазутчик. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
Товарищ Фильки. Ничего – как рассветет, в шатун [10] зайдем… ну, так ходили просители…
Филька. Ну да! ходили… а Василий-то Кузьмич думал, что я простофиля… Вот, говорит, приятель пришел; что он тебе отдаст, то ко мне принеси, а тебе за то синенькая; вот я делом-то смекнул; вижу, что Василию-то Кузьмичу не хочется, зазора ради, из рук прямо деньги брать, а чтоб того, знаешь, какова пора ни мера, на меня все свалить. Я себе на уме – за что ж мне даром служить? вот я и с Василия Кузьмича магарычи, да и с просителя подачку…
10
В питейный дом. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
Товарищ Фильки. Так тебе, брат, лафа [11] была…
Филька. Оно так! да вот что беда: как пошли у меня стуканцы через руки ходить, – так сердце и разгорелось, – больше захотелось… а между тем Василий Кузьмич меня то туда, то сюда; поди-ка, Филька, вот то проведай, а того-то проведи, – а вот этому побожись, будто меня продаешь, – и разным этаким залихватским штукам учил, – так что сначала совестно становилось, особливо, бывало, как отцовские слова вспомнишь, а потом и то приходило в ум: что же тут дурного для своей прибыли работать? Василий Кузьмич – не мне чета, уж знает, что делать, а от всех почтен, уважен… что ж тут в зубы-то смотреть? уж коли музыка – так музыка. Да этак подумавши, – я однажды и хватил за толстую кису [12] , да так, что надобно было лыжи навострить, – а с тех пор и пошло, чем дальше, тем пуще; да теперь вместо честного житья – того и смотри, что буду на Смольное [13] глазеть…
11
Славное житье. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
12
Большую сумму. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
13
Уголовное наказание. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
Товарищ Фильки. Смотри, смотри, фига знак подает…
Филька. А! насилу-то! (Встает.)
Товарищ Фильки. А фомка [14] с тобою?
Филька. И нож также…
Василий Кузьмич. Ах ты бездельник! вишь, я его еще научал! я ведь совсем не тому… Пойдет теперь – обворует, может быть смертоубийство совершит… Как бы помешать… Помешать! – а как помешать? Кто меня услышить? Ох! жутко! – куда бы деваться – хоть бы не видать и не слыхать… скорей домой… так авось не услышу… вот я и дома. Еще мое тело не убрали – да! еще рано. А! вот и племянница не спит, плачет, бедненькая!.. Добрая девка, нечего сказать; точно покойный ее отец! Никогда злое и на ум не взойдет; хоть десять раз его обмани, – ничего не видит! То-то добрая душа… да так он с одной доброй душой и на тот свет отправился: где-то он теперь; хоть бы встретить! потолковали бы кое о чем. Ну, не плачь, Лиза, мой друг! горем не поможешь; пройдет – утешишься. Вот смотри, выйдешь замуж, все горе забудешь… Ну, а что сыновья-то делают? Не спят также – однако ж не плачут… Разговор, кажется, живой… послушаем.
14
Лом. (Прим. В. Ф. Одоевского.)
Петр. Уж ты что ни толкуй, Гриша, если мы этого дела не смастерим да случай упустим, так куда у нас доброго убудет…
Гриша. Оно так! да совестно что-то; ведь мы знаем, что она действительно дочь покойного дядюшки…
Петр. Мы знаем, да суд не знает, а судит по тому, что есть на бумаге…
Гриша. Да знаешь, что и Лизы-то жаль. Что за добрая! словно овечка… Ведь мы с ней маленькие игрывали… знаешь, брат: ведь чувство такое есть…
Петр. Ну, зафилософствовался! Мало тебя за это отец покойный бранил! уж он ли не говорил тебе, что с твоим философствованием век дрянью будешь: так и выходит…
Гриша. Я помню, что отец говорил… да, однако ж, как подумаешь, – что с Лизой-то будет? куда она голову приклонит?
Петр. Да! так что же?.. Слушай, брат Гриша, скажу тебе напрямки: отец-то у нас уж куда умный человек был, и доказал, что умный: от гроша до мильона дошел, а помнишь его любимую поговорку: «Свою крышу крой, сквозь чужую не замочит». Вот оно что. А ведь тут по двести тысяч на брата, Гриша; ведь на улице не поднимешь…
Гриша. Оно так… Ну, да как Василий Кузьмич какое распоряжение сделал?
Петр. Да! он таки сделал распоряжение – и я знаю какое. Ты еще был мал, не помнишь, а я помню. Как дядя умирал, так и просил: «Я, говорит, не успел – болезнь захватила, – а дело важное – у Лизы бумаги не в порядке. Сохрани Бог, ты умрешь, – другие наследники привяжутся, отобьют у ней наследство. Сделай милость, выхлопочи все доказательства ее происхождения, а не то – беда. Я на всякий случай все ломбардные билеты на имя неизвестного перевел, чтоб какова пора ни мера, все-таки Лиза не без куска хлеба будет. Пусть они теперь остаются у тебя, – а как подрастет, отдай ей, – да между тем выхлопочи ее бумаги-то… не забудь, – да и ты, Петруша – отцу припомни…» Прошел год по кончине дяди, – я еще тогда был молод, неразумен, ничего не понимал, какие вещи есть на сем свете, – вспомнил я дядин приказ и заикнулся об нем отцу. А Василий Кузьмич посмотрел на меня, поморщился, да и молвил: «Что ты, отца-то учить, что ли, хочешь?» – «Да я, батюшка, подумал, что между делами…» – «Что я забуду, что ли? – спросил отец. – Нет, Петруша, какие бы у меня дела ни были – я главного дела никогда не забываю – помни это». В те поры я не совсем эти слова понял, но потом – как начал входить в разум, смекнул в чем дело; да однажды – уж неспроста – заговорил с отцом об Лизиных бумагах. Старик посмотрел на еня еще пристальнее прежнего и, кажется, отгадал, что у меня было на уме. «Много будешь знать, скоро состареешься», – сказал он, знаешь, с своею миловидною улыбкою, да потом ударил меня по плечу и промолвил: «Слушай, Петруша, ты, я вижу, малой-то не дурак будешь… знаешь ли ты, что такое деньги? не знаешь? – я тебе скажу: деньги – то, чем мы дышим; все на свете пустяки, все вздор, все дребедень… одна вещь на свете: деньги! помни это, Петруша, – с этим далеко пойдешь…»
Василий Кузьмич. Когда, бишь, это я ему говорил?.. А точно! говорил… экой плут какой! – вспомнил – да к чему же он клонит…
Гриша. Ну, так что ж ты думаешь?..
Петр. Да думаю то, что дело и по сю пору на том стоит: то есть что билетов на четыреста тысяч на имя неизвестного лежит у отца в комоде, – а Лиза покамест ничего, не отца своего дочь…
Гриша. Да как же это?..
Петр. Да так же! Стоит нам помолчать, и четыреста тысяч наши…
Гриша. Ах, брат, да совестно…
Петр. Ну, занес философию! совестно что? помолчать? добро бы говорить… Ведь слышишь, четыреста тысяч, – четыреста… знаешь счет или нет?..
Гриша. Ну, а как отец-то какую записку оставил?..
Петр. А что, и в самом деле? Вот уже правду покойник говаривал: «Что бы ни сталось, головы не теряй, главного не забывай». Пойдем-ка посмотрим у него в бумагах… благо, я ключи-то захватил…
Гриша. Ах, брат, страшно. Ведь это… знаешь… подлог…
Петр. Эк книги-то тебя с толку сбили! Уж дрянью был, дрянью и будешь… Да, нечего времени терять: скоро утро; я и один пойду, если ты трусишь… а ты сиди, хоть стихи сочиняй на досуге…