Живой проект. Том 2
Шрифт:
– Мне кажется, он не хочет чтобы кто-то знал о наличии у него талантов и уж тем более опасается того, что эти таланты сочтут гениальными… – с безнадежной грустью ответила женщина.
– Но почему?!
На этот отчаянный крик тренера мать и сын Королевы отреагировали продолжительным молчанием. Когда Михаил все же ответил, его голос был спокоен и тверд, а взгляд напомнил тот день, когда Лариса Сергеевна ретировалась из гостиной после короткого диалога о Шекспире.
– Потому что на смену быстро плавающим людям приходят люди, плавающее еще быстрее. И все они в равной степени талантливы и в свое время их показатели действительно кажутся по истине уникальными. Я не хочу быть одним из тех, кто быстро плавает, даже если в ближайшие пять-десять
Наступило молчание. Мать не была уверена, что так хорошо знакомый ей довод сына найдет отклик у тренера. Когда она обернулась к Михаилу, чтобы предложить попрощаться, он продолжил:
– Когда-то я хотел просто хорошо делать свое дело… как вы, Дмитрий Сергеевич. Стать олимпийским чемпионом или руководить компанией отца – не столь важно, чем именно заниматься, как четкое понимание ценности прикладываемых для достижения результата усилий и заслуженная гордость при наблюдении последующих успехов. Но что бы я ни делал и как бы хорошо я это ни делал – рано или поздно кто-нибудь может сказать: «Михаил Королев – это лишь псевдоним, а все что ему приписывают, на самом деле сделали три неизвестных чувака…» Я не хочу давать повода усомниться в том, что я – это я, и являюсь таким, какой я есть. Я не позволю появиться подозрению, что я – это псевдоним. Я сделаю самое солидное из имен, олицетворяющее триумф, власть и богатство… если хотите, то самое золото… – своим псевдонимом. Может, триста лет спустя люди и усомнятся в существовании Михаила Королева, но они не смогут усомниться в существовании символа, олицетворением и апогеем которого Михаил Королев являлся, а значит все же жил и действовал.
Михаил молчал, подбирая слова. Мать внимательно слушала отголосок какой-то давно забытой и заново переосмысленной темы – извращенное отречение от себя ради себя, собственного эго. Тренер же стоял, переваривая услышанное, и лишь склонил голову на другой бок, когда Михаил продолжил:
– … и я не могу сделать Олимпийские игры или Россию своим псевдонимом. Каждое десятилетие у них меняются хозяева и лица. Но я могу сделать так, чтобы никто и никогда не усомнился в том, что Live Project Incorporated – это я. И для этого когда-нибудь я стану LPI, – Михаил впервые за весь разговор широко улыбнулся: – Возможно, для этого мне придется сделать значительно больше, чем выиграть Олимпийские игры, пойти на большие сделки с комитетами и совестью, испачкаться в более едкой грязи, подвергнуть свою жизнь и здоровье большему риску, но только этот результат я посчитаю действительно… олимпийским.
Ему было шестнадцать, и он имел полный доступ к состоянию Королевых. Это было твердое и безапелляционное решение, доводы против которого Лариса Сергеевна впервые не смогла отстоять. Многие язвительно называли Михаила очередным живым проектом профессора Королева, подразумевая безумный для знаменитого ученого эксперимент – неограниченную материальную свободу. Молодой сын ученого с детства оказался в центре внимания. За ним, его учебой, развлечениями и тратами следили настолько пристально и обсуждали так интенсивно, что о действиях своего отпрыска родители быстрее узнавали из сети, чем от него самого.
Он никогда не просил помощи, не нуждался в совете и не делился ничем, кроме уже реализованных идей. Они практически всегда требовали серьезных вложений и никогда не приносили доход. Михаилу пророчили похоронить имя и состояние отца, и было время, когда Лариса Сергеевна на полном серьезе просила мужа перекрыть сыну золотой краник. Тогда возник горячий спор, совершенно не свойственный
– Что это значит?! – был вопрос матери, впервые обратившейся к сыну за разъяснениями его необоснованных, лежащих за гранью ее понимания трат.
– Местные власти собирались подписать договор на установку сотовых вышек. Думаю, после этого никого из действующей власти в том районе мы бы уже не нашли.
– И что?
– Сотовые вышки, кроме того что они не дадут никакой связи в горной местности, запрещены к использованию во всех цивилизованных странах, мам.
– А мы тут причем?
– Мы? Мы – ни при чем.
– Ты собираешься потратить эти деньги на обеспечение связью того несчастного десятка тысяч диких оборванцев, чтобы… чтобы что, Миша?!
– Мам, никто не думал о реальной связи, они пытались нагреть руки на установке оборудования, которое везде, кроме как у нас, запрещено, а в горах еще и бесполезно! Теперь это станет невозможно.
– Я не понимаю, а причем тут ты? Причем тут наши деньги?
Михаил молчал, внимательно глядя на проекцию матери, и Лариса Сергеевна начинала терять терпение.
– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал, Миша? Я пытаюсь понять тебя, помоги мне, наконец!
– Эти горы – одно из двух мест на Земле, где еще остались пчелы.
– Пчелы?!
– Да.
– Боже, а пчелы тут причем?
– Эти вышки убили бы их, мам, что здесь не понятно? Они обосновали необходимость поставки вышек отсутствием связи, я предоставлю им связь! Но при этом ни местные власти не нагреются, не исчезнут последние естественные колонии пчел.
Лариса Сергеевна медленно протянула руку к панели управления и отключила связь. Она больше никогда не спрашивала, зачем ее сын сделал что-то, чего она не может понять. Она так и не узнала, причем здесь пчелы, но ее сын обеспечил связью горцев и подложил свинью местной администрации. В тот год, когда Михаил прилетел домой на Новый год, Юрий Николаевич долго сдерживал улыбку, а потом поднял тост: «За пчел!». Лариса Сергеевна не поняла, почему ее родные мужчины смеются, но тогда это уже не было важно, потому что Михаил объявил о своем решении больше не употреблять алкоголь, чем порадовал мать, и недоразумение с сотовыми вышками, спутниковой связью и пчелами забылось.
– Привет, мамуль, – Михаил зашел в залу и поцеловал мать в щеку.
– От тебя табаком несет… – поморщилась женщина, отворачивая лицо.
– Я покурил перед входом.
– Ты руки помыл? Садись, все горячее.
– Я планировал завтра с утра заехать за тобой, чтобы съездить в клинику LPC. Но придется тебе одной съездить, вечером я лечу на Песок-2.
– Там что-то случилось?
– Не знаю. СБ нашли лаборанта, при котором произошла авария с проводниками, и Рудольф Викторович настоятельно попросил меня прилететь. Тебе прислать машину или сама доберешься?
– Я не поеду в клинику.
– Мама, нужно как можно скорее запустить рост…
– Я не хочу об этом слышать! Мы все уже сотню раз обсудили!
Михаил отложил приборы и отклонился.
– Присядь, – предложил он, указывая на ее любимое место. Женщина послушно села и кончиками пальцев прикоснулась к ручке ножа. – Мама, ты упрямая, я знаю, – спокойно начал Михаил, – но упрямство в этом вопросе – неразумно. Я не хочу потерять тебя так же, как потерял отца.
– Миша, не начинай. Я не буду искусственно продлевать свою жизнь. Когда придет мое время, я хочу… к твоему отцу.