Живу, пока люблю
Шрифт:
Но в кино сбежать они не успели, явилась мать и тут же раздала им задания: у неё оторвался ремень рюкзака, испортились часы, не достираны Тимкины вещи.
– Зоя не звонила? – спросила Елена Тимку перед тем, как начать стирать его вещи.
– Если не отражено в прейскуранте, значит, нет.
Тимка пожал плечами и отправился в мастерские – чинить часы и пришивать ремень к рюкзаку.
А Зоя подняла лицо к Тарасу. О чём они говорят?
Глава вторая
Я
С Мишкой ездили на шабашки – в семнадцать, восемнадцать, двадцать лет. Малярили. Как-то приехали работать на Брянский завод «Дормаш»: он делал дорожные машины. Мы подрядились красить железнодорожный многопролётный мост.
Красили завод, фасадные работы выполняли.
Мосты красятся кистями, но никто никогда в Советском Союзе кистями не красил. Да и сколько времени понадобится на громадный мост? С автобазы мы взяли на полтора месяца компрессор (за талоны на бензин) и стали красить мост из пульверизатора. От компрессора идут шланги, каждый метров триста. Мы обматывались этими тяжёлыми, наполненными краской шлангами и перетаскивались с ними с места на место.
Если дует ветер, то, в основном, поливаешь себя, и краска, несмотря на штаны и рубаху, сквозь них вместе с ветром проникает к телу, потому что в краску добавляют бензин, чтобы она хорошо разбрызгивалась. А ещё очень быстро рвётся одежда.
В очках работать нельзя, потому что очки тут же заляпываются краской. В душе смыть краску нельзя.
Прежде чем лезть под душ, оттирали краску керосином.
Со шлангами тоже целая история.
С одной стороны, возни с ними много: после работы их надо продуть, иначе придётся выбросить, так как краска внутри за ночь засохнет – мы вызывали тепловоз продувать. С другой стороны, шланги нельзя было оставить на ночь: в то время они были диковиной, и местные жители растащили бы их за минуту. Целый час приходилось собирать и прятать, а утром перед началом работы опять затягивать на мост.
– Па! Ты всё спишь и спишь. Проснись на минуту. Я спросить хочу.
Он открыл глаза.
Вадька стоит, припав на одну ногу.
Фигура у Вадьки – его, и душа – его. От Веры только цвет глаз – тёмный, а форма – его, Евгения.
– Что ты хочешь спросить? – улыбнулся Евгений. – Буду я жить или не буду? Не бойся, мы с тобой ещё сыграем в пинг-понг. Ты как меня нашёл?
– Женщина позвонила, дала мне адрес.
– Мать знает?
– Нет, она спала. Почему ты не позвонил мне? Вот же телефон, и ты в сознании!
– Сам видишь, я всё сплю. Ты же меня разбудил, так?
Вадька недоверчиво смотрел, и губы его чуть кривились.
В детстве он никогда не плакал, только кривились губы.
– Ну, я пойду, спи, – сказал Вадька. – Завтра приду.
– Приходи.
Лишь детей не коснулась заморозка, заледенившая его на тридцать лет – когда он видел их, пробуждались чувства и мысли.
Через пару месяцев Вадька оканчивает школу, ему бы в университет! Голова на месте. А чем платить?
Статуса нет. Документы на политубежище лежат в соответствующей организации уже тьму лет без движения. Право на работу есть – пожалуйста, вкалывай, а вот медицинской помощи или какой другой, извините…
Дети и не американцы, и уже не русские, они выросли тут, у них американский менталитет, как здесь говорят. Но никаких американских льгот им не положено. И, как иностранцам, никакой помощи не положено.
Вадька принёс запах дома – дыма от сигарет, крепкого чая, разогретого хлеба.
Дома сейчас царство спящих: Вера ещё спит, и Варвара спит.
Варвара после школы валится спать, чтобы ночью балдеть под музыку.
Один Вадька бродит по дому, ест булки, колбасу, если колбаса есть, садится делать уроки.
– Подожди, Вадька, – запоздало зовёт Евгений. – Я не звонил, чтобы не волновать тебя.
Вадька уже не может услышать его, и Евгений закрывает глаза.
Появление Вадьки в его Прошлом осторожно отодвинуло Прошлое вглубь: потерпи ещё в своей тьме, дай рассмотреть Сегодня: когда началась эта его авария?
За девять лет Америки Евгений впервые остановился в своём движении.
Таксистом стал не сразу. Сначала были планы и беготня. Он хотел организовать совместный бизнес Америки и России. Хотел помочь России выбраться из неуважения к личности. В Америке, ему казалось, главное – человек.
Уезжал потому, что разгромили компьютерную мастерскую.
Компьютерную мастерскую они создали вместе с Михаилом. Заняли кучу долларов и начали чинить компьютеры. А ещё писали программы – заводам, институтам, банкам. Половину занятого отдали быстро, а тут к ним и нагрянули…
В тот день они с Мишкой праздновали победу. Больше месяца не могли понять, как доделать одну из программ, и наконец сообразили. На радостях купили торт, заварили крепкий чай. Тогда он ещё хотел правильной жизни: не курил, ночами спал.
Вошли трое без лиц. На глаза опущены форменные шапочки. Забрали чужие компьютеры, деньги и пригрозили: ещё раз увидят здесь, загонят, куда Макар телят не гонял.
Дымил чай, по блюдцу рассыпались орехи с верхушки торта, они с Мишкой стояли плечо к плечу, смотрели в жёлтую, захлопнувшуюся только что дверь.
Пулю – в лоб, верёвку – на шею, газ – в нос.
Если бы не дети… У Михаила – трое, у него – трое.
Их не били. Их уничтожили.
Компьютеров в ремонте было пять. Каждый стоил 1500–2000 долларов. И того десять тысяч! Да ещё нужно отдать восемь за помещение, которое они выкупали потихоньку.
Первым пришёл в себя Михаил:
– Продаём эту халупу. За неё возьмём всю сумму. Нам она досталась фактически задарма. И я мотаю отсюда.
– Куда?
– На Алтай. В глушь. Ноги моей больше в Москве не будет. Поставлю дом, буду растить хлеб и кашу, – он усмехнулся. – Не вздумай пустить слабину, Женька. Из-за фашистов мы с тобой не подохнем, нет. – И вдруг Михаил, тихий, уравновешенный Михаил, заколотил своими пудовыми кулаками по двери. – Идиот, идиот! – вопил он. А когда появились чуть заметные вмятины и кое-где трещины в краске, бросил руки вдоль тела и сказал спокойно, чуть лениво, словно только что проснулся: – Чтоб ещё раз в этой стране чему-нибудь поверил… Демократия ё… – ругнулся он, хотя в жизни не ругался и мата терпеть не мог. – Опять мы попались, как мыши в ловушку.
Только теперь пришёл в себя Евгений. И захохотал, как не хохотал никогда в жизни.
– Ты чего? – уставился на него круглыми глазами Михаил. – Того? Свихнулся? Тронулся?
– Ёлки… – сквозь хохот прорвалось слово.
– Какие ёлки?! О чём ты? На! – Михаил протянул ему свою чашку с чаем. – Выпей и прекрати истерику. – А когда Евгений выпил, приказал: – Ну, теперь выкладывай, что за ёлки.
– Помнишь, я работал в НИИ программистом? Работа что надо, и я был в порядке.
– Ну, помню.