Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
Шрифт:
Автобус свернул на Лэйк-роуд, и Эндрю подумал с облегчением, что на следующей остановке ему сходить… Надо бы звякнуть Эйбу и узнать, как он там. Хоть бы Руфь была дома!.. Внезапно автобус резко затормозил, и Эндрю швырнуло на противоположное сиденье. Он встал, ошеломленный, и поднял газету с пола. У выхода творилось что-то непонятное. Пассажиры вытягивали шеи, стараясь разглядеть, что там происходит. Эндрю привстал на цыпочки. Виновником суматохи оказался желтолицый юнец в голубых джинсах. Брызжа пеной, он нападал с ножом на кондуктора, а тот отбивался от него своей кожаной сумкой. Монеты разлетелись во все стороны. Какая-то пожилая женщина попыталась усовестить буяна, но он полоснул ее ножом. Сквозь
уборная — и теперь еще это. «Повалят беды, так идут, Гертруда, не врозь, а скопом…» [7] Гамлет в автобусе, идущем в Грасси-Парк. Как это нелепо! Шекспир в такой обстановке… Чтобы слезть, ему надо было пройти мимо дерущихся, рискуя получить удар ножом или кожаной сумкой. Он стал проталкиваться сквозь толпу испуганных зрителей.
— Извините, пожалуйста, — сказал он, бледный и дрожащий.
Кондуктор машинально отступил в сторону, и Эндрю с мрачной миной прошествовал мимо запыхавшегося юнца, который смотрел на своего врага остекленевшими глазами.
7
В. Шекспир. Гамлет, акт IV, сц. 5. (Перевод Б. Пастернака).
Оказавшись на улице, он вдохнул обжигающе-холодный воздух. Голова у него кружилась. Возле автобуса собралась толпа зевак, с хохотом и гиканьем они набрасывались на серебряные монеты и медяки. Водитель сидел на своем месте, ни во что не вмешиваясь; его темно-коричневая кожа, казалось, стала пепельно-серой. Эндрю стоял в нерешительности, не зная, что предпринять.
К нему подошел Элдред Каролиссен.
— О-о, мистер Дрейер. Вы ехали в этом автобусе?
— Да.
— Отчаянный малый, не правда ли?
— Он и ко мне приставал, свинья этакая!
— И что же?
— Я так и не знаю, почему он отвязался. Знаю только, что потом он напал с ножом на кондуктора.
— Никто не ранен?
— Одна женщина.
— Как это произошло?
Эндрю спешил домой, но Элдред настойчиво допытывался:
— Как это произошло?
— Пойдем отсюда. Я тебе расскажу обо всем по дороге.
— Хорошо, — согласился Элдред.
Это был бронзовокожий, крепко сколоченный здоровяк, учившийся в выпускном классе стеенбергской средней школы у самого Эндрю. Одет он был в серый пуловер, шорты цвета хаки и сандалии. Элдред боготворил своего учителя со всем пылом шестнадцати лет, и Эндрю, в свою очередь, считал его единственным милым человеком изо всей этой каролиссенской семейки. Элдред всегда извинялся за своих родичей.
— Пошли.
Они зашагали по Лэйк-роуд. Мокрый черный асфальт блестел, как зеркало; под фонарями растекались желтые лужи света. Элдред все еще донимал Эндрю расспросами о происшествии, когда сзади послышался шум автобуса. Эндрю поднял руку, автобус замедлил ход, и они оба прыгнули на подножку.
В автобусе не было ни души, кроме кондуктора, который перевязывал кровоточащую рану на плече, да еще в углу хныкала женщина.
— Полиции не было? — спросил Эндрю кондуктора.
— Мы как раз едем в полицейский участок.
— Почему же вы не позвонили?
— Им сейчас не до нас, они расправляются с африканцами.
— А парня этого задержали?
— Нет, он удрал.
— Фамилию его знаете?
— Нет, но говорят, будто он живет на Седьмой авеню.
— Подонок! — сказал Эндрю разгневанно. — Можете взять меня в свидетели. Он и ко мне привязывался.
Кондуктор записал его фамилию и адрес на обороте старого конверта, который случайно оказался у него в кармане, и нажал звонок, так как автобус подходил к остановке.
— Извините за беспокойство! — крикнул он, когда Элдред и Эндрю сошли.
— Не забудьте, меня зовут Эндрю Дрейер.
— О’кей, — сказал кондуктор.
Автобус набрал скорость и помчался по Лэйк-роуд.
— Ах, черт! — воскликнул Элдред. — Чуть было не запамятовал.
— Что?
— За вами приходили два полицейских агента.
— Когда?
— Днем, часа в три. Ма говорила, что они ждали вас в машине. Может быть, они все еще там? Я вышел через черный ход.
— Что им надо?
— Они говорили с ма. Хотели вас видеть.
— Сволочи!
— Ма думает, что сегодня вам лучше не являться домой. Они долго расспрашивали ее о вас.
— Ясно.
— У вас есть деньги? На всякий случай она послала вам один фунт.
— Спасибо, мне хватит.
— Ваш портфель я могу примести завтра в школу.
— О’кей, Элдред. Если я понадоблюсь, позвони мистеру Хэнсло. Он будет знать, где я. Только смотри, никому не проговорись.
— Ладно.
— Ну, тогда до свидания.
— Желаю вам удачи. Завтра, надеюсь, увидимся.
Эндрю быстро прошел мимо остановки на Лэйк-роуд.
Глава шестая
В девять часов вечера на улице не было ни души. На фоне ночного неба четко рисовались силуэты домов и деревьев, кое-где в темноте брезжил свет витрин и фонарей. Эндрю никак не мог решить, что же ему делать. Поехать к Руфи или вернуться назад? Может быть, агенты из особого отделения заходили просто так, по обязанности? Чтобы задать несколько вопросов? Нет, это маловероятно. Тогда бы они не сидели столько времени в машине. Ведь сейчас у них самая горячая пора. Эндрю сильно устал, он измучился душой и телом. Как же ему быть, забежать к Руфи или позвонить Эйбу? Почему бы не сесть в автобус и не махнуть к Руфи? Только как его дождаться, автобуса? И до Рондебоса добраться не так просто — целый час уйдет на дорогу. Сперва надо доехать до Винберга, там пересесть на автобус, идущий в Мобрей, а оттуда еще полмили пешком. Ему хотелось есть, не очень, правда, сильно; потное тело нестерпимо чесалось. Пожалуй, лучше всего поехать в Рондебос. Это бегство от полиции чем-то напоминает сцену из дешевого американского боевика… У Руфи можно будет принять душ и поесть. А потом уже разобраться во всем.
Автобуса все не было, и Эндрю знал, что придет он не раньше чем через полчаса, если, конечно, опять не случится какое-нибудь происшествие вроде этой поножовщины. Он решил пройтись пешком до мечети в Ки — это что-то около мили. У него будет достаточно времени, чтобы успокоиться, поразмыслить и прийти в себя. За спиной послышались гудки, и он инстинктивно ускорил шаг. Автомобиль с ревом пронесся мимо, и Эндрю почувствовал некоторое облегчение, хотя сердце его продолжало учащенно биться. Он понимал, что нервничает зря, но не мог ничего с собой поделать. Недаром миссис Хайдеманн говорит: «Эндрю у нас тонкая натура. Настоящий аристократ». А все же любопытная фигура эта миссис Хайдеманн. Чрезвычайно любвеобильная и не очень опрятная, от нее всегда сильно пахнет потом и вином. Но как ни верти, она все-таки человечнее Аннет и тети Эллы. Как давно, как чертовски давно все это было! Он стал насвистывать: «Черный бычок поскакал на лужок, это было давным-давно…» Что-то горячее и трепетное было в его воспоминаниях о детстве, прошедшем в этих трущобах, которые называют Шестым кварталом, а официально — Кварталом номер шесть. Безумная лихорадка жизни. Хохот и перезвон гитар.