Живущий в ночи
Шрифт:
Папа тоже боялся, что рано или поздно они наложат на меня лапу и посадят под замок для того, чтобы иметь возможность исследовать мою кровь в любое удобное для них время. Пока что мне это не грозит, а думать о том, каким образом избежать подобной участи, я начну только после того,
Все утро и часть дня в воскресенье, пока над Мунлайт-Бей бушевала гроза, мы проспали, и из нас четверых только Сашу не беспокоили ночные кошмары.
Провалявшись четыре часа в Сашиной постели, я встал, спустился на кухню, окна которой были плотно закрыты ставнями, и сел за стол. Некоторое время я рассматривал слова «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД», вышитые на моей кепке, и думал, какое отношение они могут иметь к работе моей матери. Но хотя их смысл оставался для меня непостижим, я ощущал, что Мунлайт-Бей все же нельзя сравнить с серфером, который несется на гигантской волне прямиком в преисподнюю, как сказал мне Стивенсон. Мы действительно находимся в загадочном поезде, который везет нас в неизвестность. Что ожидает нас там, впереди? Возможно, нечто чудесное. А возможно, ужас, по сравнению с которым померкнут все муки ада.
Затем я взял ручку, блокнот, зажег свечу и принялся писать. Я намерен записывать все, что будет происходить со мной в течение отпущенного мне срока.
Вряд ли мои записи когда-либо увидят свет. Те, кто охраняет тайны Уиверна, никогда не позволят мне сказать ни одного лишнего слова. Так или иначе, Стивенсон был прав: спасти мир уже невозможно. Кстати, ту же самую истину пытался вбить в мою голову Бобби на
Пусть мои записи не будут опубликованы, но я считаю очень важным вести подробную летопись нынешней катастрофы. Будущие поколения должны знать, почему исчез тот мир, каким он был до них. Человек, конечно, весьма высокомерное животное и полон низменных инстинктов. Но вместе с тем мы обладаем огромным потенциалом любви, дружбы, щедрости, доброты, веры, надежды и радости. То, как мы появились на свет, – загадка, которую нам не суждено разгадать. Гораздо важнее знать, каким образом и почему мы собственными руками уничтожили себя.
Я могу пунктуально фиксировать все, что будет происходить в Мунлайт-Бей, а затем и на всей планете по мере того, как чума станет распространяться, но, возможно, мои хроники окажутся никому не нужны, поскольку, может статься, в один прекрасный день на всей Земле не останется никого, кто сможет прочесть мои слова. Или вообще никого. И все же я попробую. Если бы я был азартен, я поспорил бы, что со временем какие-нибудь другие живые существа восстанут из хаоса и придут на наше место, став хозяевами планеты, какими некогда были мы. И если бы я был азартен, в этом споре я поставил бы на собак.
Воскресной ночью небо было чистым, как лицо всевышнего, а звезды – прозрачными, как его слезы. Мы вчетвером отправились на пляж. От далекого Таити без устали катились и гулко разбивались о берег огромные хрустальные монолиты волн. Они были такие прекрасные. И такие живые.