Живые и взрослые (сборник)
Шрифт:
Ну вот, думает Марина, интересно, будет слышно в соседнем классе, как она разорется, когда увидит мои джинсы?
Лёва любит приходить в класс раньше всех: тогда есть время немножко почитать перед уроком. Но сегодня дома Шурка копалась дольше обычного, Лёва даже накричал на нее – за что тут же получил от бабушки. Короче, пришлось идти кратчайшей дорогой – мимо «пятнашки». Шурка ныла и говорила, что боится, но Лёва уверенно соврал, что пятнашки второклассников не обижают, есть, мол, такой договор – драться только с
– Джентельменское соглашение, – сказал он, – типа дуэльного кодекса у мушкетеров.
Про мушкетеров Лёва рассказывал Шурке весь прошлый год – так она быстрее шла в школу. Где-то в районе Нового года он спохватился, что скоро перескажет всю книжку, и стал сочинять новые приключения. Хотя мушкетеры жили задолго до Проведения Границ, Лёва напихал в свою версию романа армию мертвых гвардейцев, тингов, ромерос и фульчи – и в результате загнал сюжет в такой тупик, что с трудом вырулил к благополучному финалу, прислав на помощь мушкетерам мертвую Констанцию.
На самом деле Лёва подозревает, что у него получилось даже лучше, чем у Дюмаса. Он даже боится, что Шурка будет разочарована, когда сама прочтет «Четырех мушкетеров». Впрочем, по Лёвиным расчетам, сестра доберется до этой потрепанной книжки на его любимой полке только через пару лет – а к тому времени либо сама все забудет, либо Лёва убедит ее, что она что-то напутала.
С третьего по шестой класс Дюмас был любимым писателем Лёвы. Но этим летом он прочитал «Стеклянный кортик» и «Мальтийскую птицу» – и теперь бредил поиском сокровищ, запрятанных мертвыми во время Проведения Границ. В промежутках между рисованием вымышленных карт и размышлениями над картами настоящими Лёва перечитывал эти две великих книги, пытаясь перенять у героев их манеру говорить – коротко и веско.
Отведя Шурку на второй этаж, Лёва спешит в свой класс. Обычно он берет ключ в учительской – но сегодня его опередили. Лёва глядит на часы в коридоре (своих у него нет): вроде еще совсем рано. Интересно, кто сегодня первый? Если вдруг Гоша, не удастся спокойно почитать, а если Оля Ступина – ну и пусть, пошлю ее к черту, вот и все дела.
Нет, не Гоша и не Оля, а – вот уж не ожидал! – новенькая, Вероника. Сидит на третьей парте, сложила руки, смотрит перед собой.
– Привет, – говорит Лёва.
– Привет, – отвечает Вероника. Голос у нее тусклый, бесцветный, никакой.
В проходе стоит портфель – у Лёвы два года назад был такой же, пока тетя из Грачевска не прислала в подарок сумку (у ее Миши случайно оказалась лишняя).
– Меня зовут Лёва, – говорит он, доставая «Мальтийскую птицу».
– Меня – Ника, – говорит девочка и прибавляет: – Но лучше зови меня Вера.
– Хорошо, – кивает Лёва, открывая книжку. Он еще успевает удивиться: и почему Вера – лучше? Ведь Ника – красивое имя, редкое… Но тут же забывает обо всем – как всегда, когда перед ним лежит книга. В особенности «Мальтийская птица».
Сейчас он читает ту самую главу, где герои догадываются, что секрет птицы вовсе не в том, что она сделана из серебра. На самом деле под слоем краски – обычная бронза. Но почему же целая банда мертвых и их приспешников охотится за этой статуэткой?
Конечно, перечитывая книгу в пятый раз, Лёва хорошо помнит разгадку: в птице есть тайник, который открывается, если надавить ей на глаза. В тайнике – план, указывающий место, куда мертвые спрятали свои сокровища, пока Граница еще не сомкнулась на севере.
Как ни странно, в романе не рассказывается подробно, что это были за сокровища, – но в этом и нет нужды. Все знают: мертвые владели огромными богатствами, да и сейчас намного богаче живых. Мертвые вещи можно сразу распознать: они ярче, изящней и прочней, чем те, что производят живые. Белые джинсы Марины. Ручка Гоши. Даже туфли Зиночки – математички Зинаиды Сергеевны, – в которых она пришла в прошлом году на День Проведения. В тот раз Рыба кричала даже громче, чем первого сентября на Марину, – и хотя дело происходило в учительской, вся школа узнала, что Зиночка посмела явиться на праздник – и не на какой-нибудь, а на День Проведения! – в мертвых туфлях.
Туфли в самом деле были очень красивые – Лёва, наверное, заметил их первым в классе.
У самого Лёвы никогда не было мертвых вещей. Когда-то он спросил маму почему, и мама сказала, что мертвые вещи бывают либо у тех, кто работает с мертвыми – у экзорсистов, ученых шаманов, могильщиков, орфеев и прочих сотрудников Министерства по делам Заграничья, – либо у тех, кто нашел клад или унаследовал мертвые вещи еще с дограничных времен. Сейчас Лёва, конечно, знает: мертвые вещи можно просто купить. В магазинах, правда, их почти нельзя поймать, да и стоят они так дорого, что с небольшой учительской зарплаты Лёвины родители могли бы купить разве что пластинку жевательной смолы – типа той, что однажды дал пожевать Гоша.
Пластинка была ярко-зеленая (как многие мертвые вещи) и пахла летом. Гоша разломил ее надвое, и они долго и сосредоточено жевали. Потом Гоша сказал: бывают такие специальные пластинки, пожуешь – и станешь зомби. И Лёва стал шевелить руками, как зомби в фильмах про войну, и они ржали без остановки целых полчаса, а потом всё обсуждали: может, это была специальная «ржачная» смола?
Если бы мама и папа узнали об этом, они были бы недовольны. Ну, наказывать не стали бы, но отругали бы точно. Мама всегда говорила, что терпеть не может, когда в школу носят мертвые вещи. Ладно взрослые – им мертвые вещи иногда нужны по работе, – а вот детям они точно ни к чему.
Лёва когда-то все хотел спросить, откуда берутся детские мертвые вещи, например, игрушки или та же смола, – но сейчас он думает: мама не любит вещи вообще – неважно, живые или мертвые. Недаром одно из самых страшных ругательств для нее – вещист, человек, который ставит вещи выше книг, музыки и прочего искусства.
Лёва согласен с мамой: книги, конечно, лучше любых вещей. Но ему все-таки хочется добыть себе что-нибудь мертвое, красивое. Как Маринины белые джинсы.